— Похоже, здесь нам ловить особо нечего. Вряд ли в этой дыре есть так уж много платежес… то есть я хотел сказать — людей, осознающих свое угнетение. И готовых бороться против него. Хотя… — он залихватским движением сдвинул Стетсон на затылок и, вскинув ладонь ко лбу, уставился в сторону гор, в которых, наверное, уже были заложены рудники, — нам надо бороться за свободу даже тех людей, которые не осознают своего порабощения!
Все понимающе переглянулись. Да уж, если «Ситигрупп» не найдет здесь своего интереса, то русским придется долго отплевываться от наездов «Фридом Хаус». Впрочем, вполне возможно, что у этого осколка русских еще оставалась надежда присоединиться «к семье демократических народов». На девственных планетах всегда неплохо с сырьевыми ресурсами…
Комиссия добиралась в систему Орешек, как переселенцы переименовали систему Лотар, почти две недели, да еще сутки ушли на переговоры с губернатором о разрешении визита на единственную освоенную планету — русские никак не могли взять в толк, с какими целями комиссия прибыла. Однако Нойштадту удалось убедить губернатора Решетникова, что кроме пользы визит ничего не принесет (или, вернее, отказ принять группу принесет достаточно вреда). Впрочем, им дали понять, что носиться с их группой как с писаной торбой никто не собирается. Так что в лучшем случае они могут рассчитывать на одного сопровождающего…
Сверху столица планеты представляла собой скопище вроде бы неряшливых одно- и двухэтажных домиков, утопающих в пожухлой зелени. Планировка улиц, на взгляд Мэтьюза, привыкшего к прямым стрит и авеню, также оставляла желать лучшего. Центр города был опоясан кольцевым монорельсом, поднятым над землей на высоту около двадцати футов. Зазнобин, давая пояснения, сказал, что советом города решено, что в центре движение машин будет ограничено.
— А как же передвигаться? — спросил полноватый и слегка обрюзгший Мэтьюз.
— Ну… пешком или, скажем, на лошадях, — пояснил Зазнобил.
Мисс Клейн, приглядываясь к нему, никак не могла решить, как относиться к этому представителю аборигенов. Слишком простое на ее взгляд лицо, одежда, подходящая больше какому-нибудь траперу, а не представителю губернатора, но, с другой стороны, в его взгляде чувствовались ум и уверенность в себе. И в движениях… Зазнобин был единственным, кто подал ей руку, помогая усаживаться в глидер. Она даже поначалу и не поняла, что он хотел. А поняв, едва не фыркнула на этого мужлана. Еще бы, подобное отношение к женщине предусматривает, что этот мужчина считает ее зависимой, неспособной самостоятельно о себе позаботиться, а следовательно, стоящей ниже его на социальной лестнице. Во всяком случае, именно так это квалифицировалось в привычной ей модели поведения. Но жест Зазнобина был настолько простым, привычным и совершенно естественным, без какого то ни было намека на все, что ей вдалбливали в голову буквально с младых ногтей, что Абигайль осеклась и просто подала руку. И свои, поспешившие занять места, будто мест могло не хватить, показались на фоне этого аборигена скорее не мужчинами, а этакой разновидностью разожравшихся свиней…
И впервые у нее в голову закралась мысль, что, может быть, прав этот дикий русский приятель Сандерса, с которым она уже успела поспорить на почве равноправия полов, что в их обществе женщины и мужчины не столько равны, сколько одинаковы (причем это влияние взаимно, ибо как женщины становятся мужеподобными, так и мужчины теряют остатки мужественности). А это уже действительно, как он говорил, «противно сути человеческой». А то, что у них считается махровым сексизмом, в обществе, в котором вырос Касьян, считается не унижением, а уважением к женщине. Какового она, без всякого сомнения, заслуживает в полной мере. Но тогда Абигайль не восприняла его слова как весомый аргумент, отнеся их к очередному «оправданию мужского шовинизма». Она с детства привыкла во всем полагаться на себя и знала, что не уступит большинству мужчин ни в профессиональной подготовке, ни уж тем более просто в быту. Исключение, может быть, составлял Ричард Сандерс и этот его приятель (ну и шеф, но шеф — это дело особое). Причем признание превосходства даже этих двух мужчин оказалось для нее неожиданно болезненным, но она утешилась тем, что ЭТИ — не обычные мужчины и что даже из правил бывают исключения. Здесь же ее интерес представляли, в первую очередь, представители руководства, поскольку шеф, готовя для нее легенду прикрытия из Института Кардигана, туманно намекнул: эти парни, неподконтрольные, кажется, никому, могут весьма и весьма нам пригодиться…
День складывался не слишком удачно — гостей поселили в недостроенной гостинице, где не было горячей воды. На замечание Джурича Зазнобин, располагающе улыбаясь, заявил, что поскольку теперь лето, то можно обойтись и холодной. Все ведь: и мужчины, и женщины, и даже дети, которых на планете было пока совсем мало, обходятся.
Городок (а городом Рюрик называть было пока что рано) располагался в долине. На севере почти вплотную подступал лес, в котором преобладали хвойные породы деревьев, с востока и юго-востока подступала степь, на западе проглядывали сквозь марево далекие пики гор. По периметру городок окружали покрытые травой холмы с голыми проплешинами на вершинах.
Людей на улицах было мало. Что поражало гостей: здесь не собирались строить высотных зданий, без которых любая столица цивилизованного государства была немыслима. Попирающие небесную твердь зеркальные коробки небоскребов — офисов крупных компаний, банков и торговых центров — олицетворяли прежде всего мощь государства, незыблемость традиций и уверенность в завтрашнем дне. А что может олицетворять утопающий в зелени сада особнячок, кроме махровой провинциальности?
Комиссия бродила тихими улочками. Яблони склоняли ветви под плодами, где-то слышался плач ребенка, где-то лаяла собака. Подобная идиллическая картина могла, конечно, умилить, но если бы это была какая-нибудь глушь, а не столица планеты.
Джурича, проявившего интерес к филиалу банка «Селиверстов и товарищи», проводили к двухэтажному особняку, где его принял широкий, как шкаф, управляющий с непременной бородой — бороды здесь носили большинство мужчин. Управляющий больше походил на крестьянина. Выводы, сделанные представителем «Фридом Хаус» из последовавшей беседы, были неутешительны — денег у людей не было, производство находилось в зачаточном состоянии, и каким образом администрация планеты собиралась выживать дальше, он не представлял. Даже нормальная геологоразведка пока не была проведена. Два банкирских дома из Нового Петербурга уже свернули свои операции, судя по всему, и, судя по словам управляющего, он отослал в штаб-квартиру банка подобные же предложения. Шансы новоиспеченного мира занять в рейтингах «Фридом Хаус» одно из последних мест и, соответственно, получить за это полной мерой все возрастали и возрастали…
Всю следующую неделю Абигайль пыталась хоть как-то «протестировать» местное руководство на предмет выбора объекта для возможного контакта, параллельно наблюдая за мучениями своих коллег.
Сальяри уже набросал пару заметок и теперь думал, какой взять тон: насмешливый или сочувствующий — уж очень убого здесь было на его взгляд. Буквально отовсюду лезла в глаза провинциальность, вернее даже не провинциальность, каковая присуща периферийным городкам демократических государств, а откровенная отсталость. И что самое смешное, так это то, что жители не понимали этого. Из разговоров Сальяри понял, что аборигены довольны почти всем: землей, климатом, условиями существования, а если недовольны, то не отсутствием горячей воды, слабым развитием банковской системы, практически полным отсутствием бытовой техники, а также баров, стриптиз-клубов и казино, а исключительно тем, что лето слишком жаркое — урожай горит на корню, что закупленные горнопроходческие комбайны застряли на таможне Шеффилда, что черные волки вконец обнаглели и заходят уже на окраины города, наконец, тем, что комиссия пустыми разговорами отвлекает их от работы!
