А во-вторых, откалываться от команды в первый же день… Как-то не по-капитански. Не айс. Он, который больше всех суетился на вылете, что вот – команда возродилась; он, который все Шереметьево и весь перелет пытался разбудить в новых людях, новом составе хоть какое-то командное чувство… Радостно-дурашливый, выпячивая эти простоватые румяные улыбки, как скоморох, он и от себя гнал закипавшее раздражение, гнал мысли о том, что не очень ему по душе этот новый состав… («Ну ничего. На телевидение другой выставим».) Особенно бесил, опять же, Олег. Откуда взялся этот клоун малолетний, Леша вообще не понимал; этот салага даже не осознавал, как нелепо смотрится в своем прикиде – даже в Париже. Мужские джинсы, зауженные в икрах по самое не могу, только входили в моду – в определенных кругах, – и ноги в таких торчали, как спички… но это если как спички. Как рискнул (а главное, как смог) натянуть их этот жиртрест, вообще непонятно. Восьмое чудо света. Арка «Карусель». Над ремнем – ушами – лезли телеса, бледные, да еще и с красным – то ли прыщиком, то ли родинкой… А еще и трусы. Да нет. Леша не мог не таращиться всю поездку в метро, все пытаясь понять: это что… стринги?! Ну послал господь попутчика.
– Слушай, а че он одевается как пидор? – тихонько спросил Леша, улучив момент, когда никто не слышал, а сам Олег красноречиво резвился пред фонтанами Лувра.
Кирилл в ответ посмотрел как на больного…
И Леха мстил.
К вечеру он, несколько оправившись, начал их подкалывать. Тогда они уже избавились от опеки Литовченко, который хотел везти их куда-то еще на Монмартр, чтобы они оценили еще какие-то огни… – но им хотелось оценить огни самостоятельно. Желательно, с бутылочкой вина или чего-то покрепче. Как будто предчувствуя, Литовченко все не отставал и не отставал, и его с трудом запихнули в такси. Какой очаровательный ремейк Челябинска… десятилетней давности. Неизвестно, вспомнил ли кто другой из «ветеранов», но Леша, раздраженный, промолчал. Такси, качнувшись, как будто икнув, уплыло, напоследок подмигнув «аварийкой»: кажется, веселый таксист-негр понял все.
Заходило солнце, и не особо тихо спускались сумерки.
Оставив навязчивую «принимающую сторону», как и карту, они уже шли как попало: неизвестными улочками пробирались к башне, обманчиво близкой. Вот ее верхушка – массивная, отчего-то низкорослая и будто с застрявшим грузовым лифтом на самом пике – то над одним домом, то над другим, и вот-вот… И, конечно же, Олег с видом птицы-секретаря поучает, что надо именно сейчас и именно здесь заходить к каким-то арабам (индусам? кто это?) в лавочки, хватать алкоголь, потому что потом не будет, и супермаркеты рано закрываются… Это он в Барселоне почерпнул… Знаток…
– А давайте наберем пива в банках и устроим бир-шот-генг! Прямо под башней! – нарочно громковато и глуповато заявил Леха.
И с упоением объяснял спутникам, как такое делается. Каждый берет по банке пива. Становятся в круг. Трясут до изнеможения. Потом, по сигналу, одновременно пробивают банки чем-нибудь острым. Ну, обычно ключами. Задача – в ослепляющем фонтане пены, который обдает всех, поскорей присосаться к дырке в банке; весело… Особенно если снимать. Правда, с его фотиком видео получится паршивым, а снимками едва ли поймаешь, не та камера… Да и света уже маловато…
Рассказывая якобы увлеченно и якобы искренне, Леша, конечно, знал – откажутся. Скорчат снобские морды. Начнут выдумывать причины, не догадавшись даже, что существует одна естественная: как минимум ключей с собой нет. Гостиничные сдали на рецепшне, в силу тяжелых деревянных набалдашников, домашние – оставили в чемоданах… Но нет. Кирилл хотя бы придумал, что холодно. К вечеру, действительно, стало прохладней, а они, порадовавшись возвращению в почти-лето, щеголяли налегке… По дороге к башне даже подходили к кафешкам, погреться у чужих газовых фонарей. Французы за столиками улыбались им. Никакой настороженности.
Олег начал ныть про брендовую майку, которую испортит, которая, между прочим, из Барселоны… И про то, что – фу – в Париже – и пиво… И Леша тонко улыбался. Давай, давай, позорься.
– А давайте! – радостно воскликнула Света – единственная.
И она стала так лихо шутить про мокрую футболку, которая облепит ей грудь, что даже Кирилл смущенно хихикал. Она вогнала в краску и самого Лешу, ударившись в вопросы языкознания. «Бир-шот-генг, или бир-шот-бэнг? Я и сама не помню… Как все-таки правильно? Вроде как подходит «бэнг», потому что это – бум, взрыв; но ведь там уже есть «шот», который как бы «выстрел»… Может быть, тогда все-таки «генг», потому что это «банда», а это ведь групповая игра…» Все наконец-то радостно ржали над такими недвусмысленными изысканиями. Леха действительно, кажется, краснел, хотя смеялся тоже: он ведь, пожалуй, мог и правда перепутать gang и bang от частого созерцания этих слов вместе – в поисковиках «Порнолаба»…
Вгоняя в краску даже матерых кавээнщиков, бурно хохоча, Света в своем бесстыдном ликовании даже переигрывала.
Леша покривился.
Он не ожидал, что она вдруг согласится, примчится из Питера, да еще и усмехнется в ответ на заикания удивленного Леши, – заикания о визовых формальностях, – «Не проблема ваще, мне финны сделали шенген на пять лет». Этим она, видимо, демонстрировала, сколь роскошна и красива ее другая жизнь – в северной столице.
Он вообще-то и не собирался ее приглашать! Можно сказать, что это была рассылка всем старым членам команды: кто откликнется. (Разумеется, почти никто. Все чумовые ребята, десять лет назад мощно отжигавшие на сцене, столь же мощно пустили корни на малой родине: дети, кредиты на «Лексус» и вздутые животы.) Свете это отправилось почти автоматически… Леша вообще не думал когда-либо увидеть свою бывшую «гражданскую жену» (они так со смехом говорили, недолго, пару месяцев) живой: однажды впустив весть и мысль о ее смерти, «раскопать» и вернуть в стан живых обманувшую и предавшую его – да их всех – девушку Леша так и не смог. Конечно, много лет они не общались. Конечно, Леша вряд ли даже думал, что это действующий электронный адрес.
И тут она примчалась: здрасте, я готова! – вся такая истерично цветущая… Хотя годы подсушили ее. И нездоровый цвет кожи. Видно, курит.
Леше почему-то было приятно так – оценивающе – разглядывать, убеждаясь лишний раз, что ничего в нем не дрогнет. Ну привет? – Привет. Хочешь ехать? – Поехали. И как будто ничего никогда не было: ни этого оглушительного расставания…
А может, веселье она теперь и не изображала. Может, и правда уже другой человек. Того – похоронили. А этот искренне не помнит ничего и смеется.
Новые ребята из команды в ответ как бы оказывали ей знаки внимания, но Лехе все это было по барабану. Да в конце концов, он приехал отдыхать.
…К ночи Леша и сам будто бы подобрел.
Они натаскались, устали, погасли. Разошлись по номерам. Леша еще спускался к портье с заученным «Please, open my bottle», портье долго что-то говорил, а Леша беспомощно улыбался, успокоенный, впрочем, что удалось четко выразить свою мысль. Портье шагал с ним в ресторан, отпирал ресторан, зачем-то не зажигал свет, отчего – в темноте – особенно долго звенел вилками-ложками, не находя в них штопор… Леша с наслаждением покурил на крыльце. Проскользили мусорщики, освещаясь. Молодцеватые (снова – негры), они лихо лепились к громоздкому фургону, балансируя на крохотных задних стойках, их, будто на сцене, заливал свет специальных фар, что только подчеркивалось ультра-зелеными жилетами.
