Сзади подошел Картлос, постоял рядом, достал из кармана папиросы «Казбек».
– Закурим? – сказал он, предлагая Мурату открытую пачку.
– Дурак ты… – сказал ему Мурат.
И снова была весна, и, сдав последний экзамен за десятый класс, они гурьбой высыпали из школы – выпускники школы номер 71. Шумной компанией двинулись по улице, а потом перекрестки стали дробить их – ребята по трое, по четверо откалывались от класса и уходили домой…
Мурат, Гога Махарадзе и Сашка Серый шли в обнимку и так же в обнимку свернули на Бондарную улицу.
Гога сказал «до вечера» и нырнул в свой подъезд. Серый погрозил кулаком наверх, в зарешеченное окно своей квартиры, где по-прежнему торчали голые пузики его младших братьев и сестер, пополнившихся за прошедший год еще одним арбузом с хвостиком. Он погрозил им кулаком, потому что из окна по фасаду дома текла подозрительно тонкая струйка. Но угроза не произвела на малышей впечатления, и Серый пошел домой принимать более действенные меры.
А Мурат откинул мальчишкам-футболистам подкативший ему под ноги мяч, потом взглянул на наш балкон и окна – они были закрыты ставнями.
Он посмотрел на эти закрытые ставни, вздохнул и тоже пошел домой – на свою улицу имени русско-украинского писателя Гоголя.
Подойдя к дому, он увидел, что ворота их двора открыты настежь, а там, во дворе, стоит пыльная полуторка. Приехавшие на этой машине дальние деревенские родственники дядя Иман и дядя Рафик с помощью отца, матери и старшей сестры Мурата Бибигюль сгружали с этой полуторки зеркальный шкаф, тахту и цветные пестрые одеяла. Одеял была целая гора – может, двадцать штук.
Мурат остановился в воротах, не понимая, что это значит, потом окликнул проходившую мимо мать:
– Ма, они к нам жить приехали?
Но тут его заметили приехавшие из деревни дядьки, спрыгнули с машины, радостно бросились к нему, принялись обнимать и восхищаться:
– Вай, какой большой стал! Совсем взрослый, слушай!
– Дядя Иман, вы к нам жить приехали? – спросил Мурат.
– Жить? Почему жить? – удивился дядя Иман. И посмотрел на отца Мурата в недоумении.
Отец отвел Мурата в сторону и сказал, что дядя Иман не жить к ним приехал, а привез приданое. Разве Мурат забыл, что он с детства обручен с дочкой дяди Имана? Теперь невесте исполнилось 16 лет, а он, Мурат, окончил школу. Нет, женить их сейчас никто не собирается. Мурату сначала нужно в институт поступить, а невеста еще в восьмом классе учится, но невесте школу кончать и не обязательно, а вот когда Мурат поступит в институт…
Но Мурат не дослушал. Он бросился в дом, схватил эти пестрые цветные одеяла и потащил назад, к машине. Он устроил нехорошую сцену, он кричал своему дяде Иману, чтобы тот убирался со своим барахлом, и все тащил и тащил из дома во двор эти пестрые цветные одеяла. Мать плакала, хватала его за руки, кричала, что это позор на ее седую голову, но он вырывался из ее рук, и снова бежал в дом, и снова выбрасывал во двор пестрые цветные одеяла.
Дядя Иман стоял, потрясенный обидой.
Отец рассвирепел, подошел к сыну и с размаху дал ему такую оплеуху, что Мурат отлетел к зеркальному шкафу, зеркало хрястнуло и осыпалось вместе с Муратом на эти пестрые одеяла.
– Ишак! – сказал отец Мурату, повернулся и подошел к дяде Иману. – Ничего, – сказал он дяде Иману. – Молодой он просто. Горячий. Ничего. Осенью привози невесту.
Дядя Иман ничего не сказал. Дядя Иман сел в машину, рядом с ним сел дядя Рафик, и они выкатили со двора пустую полуторку. Развернулись и уехали по тихой улице Гоголя, на которой почему-то никогда мальчишки не играли в футбол.
Мурат поднялся наконец с пестрых одеял – сначала на четвереньки, потом и на ноги встал.
Рядом стоял отец, смотрел, как он поднимается.
Замахнулся, хотел дать сыну новую оплеуху, но мать повисла у него на руке, сдержала.
– Вырастила! – сказал матери отец. – Перед такими родственниками позорит! У Имана брат – большой человек!
Обедали в молчании. Долма, приготовленная для гостей, стыла в большом блюде.
Мурат сидел рядом со своей старшей сестрой Бибигюль, на лице у него вздулся синий фингал, ухо отекло.
– Ты невесту видел? – спросил отец.
– Не видел, – хмуро сказал Мурат.
– А не видел – зачем отца позоришь? Зачем мать позоришь? Сестру? Невеста красавица, слушай, шестнадцать лет! Дядя ее – большой человек, начальник треста. Что я тебе – плохое хочу?
– Не женюсь я, – хмуро сказал Мурат. – В армию пойду.
– Я тебе пойду! – пригрозил отец. – Про сестру свою думаешь? Пока ты не женишься, она замуж выйти не может. А ей уже двадцать лет, совсем старуха.
– Пускай выходит, да! – сказал Мурат.
– Ты меня не учи! «Пускай выходит!» Она тебя ждет, порядок такой.
– Она с Ашотом встречается, а не меня ждет, – сказал Мурат.
– С каким Ашотом? – Отец отложил ложку.
– С Айрапетяном, футболистом из ереванской сборной. Я их в «Динамо» видел.
Отец повернулся к Бибигюль, сказал просто:
– Убью!
– А он с Сонькой встречался с Бондарной улицы, – сказала Бибигюль. – Она старше его на четыре года.
– Русская? – спросил отец.
Мурат молчал.
– У нее мать из Белоруссии, а отец русский. Он в нее уже два года влюблен, – мстительно сказала сестра.
– Поэтому жениться не хочешь? – спросил отец у Мурата.
Мурат опять молчал.
– Так… – сказал отец. – С Бондарной улицы? Это не та, которая мать на нашей земле хоронить не стала?
– Они ее на родине похоронили, рядом с отцом, – сказал Мурат.
– На нашей земле жили, а как хоронить – так тут им не родина, – сказала Бибигюль.
– А ты молчи! – сказал отец. – Я тебя убью за футболиста. Ты что – среди нашей нации не можешь себе найти футболиста? – И повернулся к Мурату: – Вы нас с матерью тоже на родину повезете хоронить, в деревню, рядом с отцами положите, ясно?
– Отец, ты что говоришь?! – испуганно сказала мать.
– Я знаю, что говорю, – сказал отец. – Им не сказать, они не только отца с матерью рядом не похоронят, они вообще свою нацию забудут. Другие, видишь, – родителей на родину везут хоронить, соблюдают нацию, а эти! Футболисты! Женишься на дочке Имана! – сказал он Мурату и повернулся к дочери: – А ты найди себе из нашей команды…
– Не женюсь я, – сказал Мурат.
Отец посмотрел ему в глаза, но Мурат выдержал взгляд. Отец усмехнулся.
– Хорошо, – сказал он. – Если ты так любишь эту с Бондарной улицы, приведи ее в дом, я хочу на нее посмотреть.
– Отец! – испугалась мать.
