Но Достоевский, захрипев от немедленного оргазма, тут же обессиленно роняет голову на ее худенькое плечо.
ДОСТОЕВСКИЙ (хрипло). О-а-х-хх!.. (Испуганно, виновато.) Боже мой, простите меня!
Мария презрительно сбрасывает его с себя, вскакивает и начинает одеваться.
Стоя перед ней на коленях, Достоевский хватает ее за подол.
ДОСТОЕВСКИЙ (в отчаянии). Я умоляю вас! Я же после порки! Простите! Останьтесь!
МАРИЯ (нервно и пряча глаза). Извините… Я должна идти…
Оторвав от себя его руки, Мария выбегает из комнаты.
ДОСТОЕВСКИЙ. Мария!!!
С улицы слышен скрип и хлопанье калитки… Потом – лай соседских собак.
Достоевский бросается к окну и, обрушив горшки с геранью, высовывается наружу.
ДОСТОЕВСКИЙ (кричит задавленным голосом). Мария!..
Кроме собак, никто ему не отвечает.
Теряя сознание, он падает с подоконника на пол и в конвульсиях бьется головой о бревенчатую стену. Пена идет у него изо рта, глаза вылезают из орбит…
Святая Мария молча смотрит на него из угла, с иконы.
И тут же, при очередном ударе его головы о стену, сияние солнечного света заполняет экран, нестерпимое, ослепляющее
[10]
…
ВТОРОЕ ВИДЕНИЕ ДОСТОЕВСКОГО (по тексту романа «Братья Карамазовы», глава «Великий инквизитор»)
«…Он появился тихо, незаметно…
В Испании, в Севилье, в самое страшное время инквизиции, когда во славу Божию в стране ежедневно горели костры и в великолепных аутодафе сжигали злых еретиков…
Он снисходит на стогны южного города…
[где] в присутствии короля, двора, рыцарей, кардиналов и прелестнейших придворных дам, при многочисленном населении всей Севильи, была сожжена кардиналом Великим инквизитором разом почти целая сотня еретиков.
ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР. Ad majorem gloriam Dei!
[11]
Великий инквизитор простирает перст свой, и взгляд его сверкает зловещим огнем; это девяностолетний почти старик, высокий и прямой, с иссохшим лицом, со впалыми глазами, но из которых еще светится, как огненная искра, блеск. Он в великолепных кардинальских одеждах.
ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР. Ad majorem gloriam Dei!..
А Он появился… и проходит между людей в том самом образе человеческом, в котором ходил три года между людьми пятнадцать веков назад…
И все… узнают Его.
Он молча проходит среди их с тихою улыбкой бесконечного сострадания.
Солнце любви горит в Его сердце, лучи Света, Просвещения и Силы текут из очей Его и, изливаясь на людей, сотрясают их сердца ответною любовью…
Он простирает к ним руки, благословляет их, и от прикосновения к Нему, даже к одеждам Его, исходит целящая сила.
Вот из толпы восклицает старик, слепой с детских лет: «Господи, исцели меня, да и я Тебя узрю!»…
и вот как бы чешуя сходит с глаз его, и слепой видит Его…
Народ плачет и целует землю, по которой идет Он.
Дети бросают перед Ним цветы и поют Ему «Осанна!».
«Это Он, это сам Он», – повторяют все…
Он останавливается на паперти Севильского собора в ту самую минуту, когда во храм с плачем вносят детский открытый белый гробик: в нем семилетняя девочка. Мертвый ребенок лежит весь в цветах.
«Он воскресит твое дитя!» – кричат из толпы плачущей матери.
Вышедший навстречу гробу соборный патер смотрит в недоумении и хмурит брови.
Но вот раздается вопль матери умершего ребенка. Она повергается к ногам Его: «Если это Ты, то воскреси дитя мое!» – простирая к Нему руки.
Процессия останавливается, гробик опускают на паперть…
…в эту минуту вдруг проходит мимо собора по площади сам кардинал Великий инквизитор… Он не в великолепных кардинальских своих одеждах, в каких красовался перед народом, когда сжигали врагов римской веры, – нет, в эту минуту он лишь в старой и грубой монашеской рясе своей. За ним в известном расстоянии следуют мрачные помощники рабы его и «священная» стража. Инквизитор останавливается перед толпой и наблюдает издали [как]…
…гробик опускают на паперть к ногам Его. Он глядит с состраданием, и уста Его тихо произносят: «Талифа куми» – «и восста девица».
И – девочка поднимается в гробе, садится и смотрит, улыбаясь, удивленными раскрытыми глазками кругом. В руке ее букет белых роз, с которым она лежала в гробу.
В народе смятение, крики, рыдания…
Великий инквизитор наблюдает издали, он все видел, и лицо его омрачается. Он хмурит густые седые брови свои, и взгляд его [вновь] сверкает зловещим огнем. Он простирает перст свой и велит стражам взять Его.
И вот, такова его сила и до того уже приучен, покорен и трепетно послушен ему народ, что…
толпа немедленно раздвигается пред стражами, и те, среди гробового молчания, вдруг наступившего, налагают на Него руки и уводят Его.
Толпа моментально, вся, как один человек, склоняется головами до земли пред старцем инквизитором, тот молча благословляет народ и проходит мимо.
Стража приводит пленника в тесную и мрачную сводчатую тюрьму в древнем здании святого судилища и запирает в нее.
Проходит день, настает темная, горячая и «бездыханная» севильская ночь. Воздух «лавром и лимоном пахнет».
Среди глубокого мрака вдруг отворяется железная дверь тюрьмы, и сам старик Великий инквизитор со светильником в руке медленно входит в тюрьму. Он один, дверь за ним тотчас же запирается. Он останавливается и долго, минуту или две, всматривается в лицо Его. Наконец тихо подходит, ставит светильник на стол и говорит Ему: «Это ты? ты?..»
КОМНАТА ДОСТОЕВСКОГО. ТА ЖЕ НОЧЬ (продолжение)
Среди глубокого мрака действительно отворяется со скрипом дверь, и юный прокурор Александр Врангель со светильником в руке медленно входит в комнату. Он один, дверь за ним тотчас же хлопает от ветра. Он останавливается и всматривается в Достоевского, сидящего на полу в скрюченной от припадка позе.
