Впрочем, зачем какое-то там старое оружие? Ерунда, думал Барлар. Если в армии Леннара есть хотя бы сто человек, которые дерутся хотя бы наполовину столь искусно, как Кван О… так и без того несдобровать Ревнителям! Неудивительно, что они сыплются во всех стычках с Обращенными.
Но не одним курсом Квана О, пусть самым зрелищным и увлекательным для Барлара, была жива эта удивительная Академия, расположившаяся в более чем двадцати отсеках (как именовали их люди Леннара, или огромных и самых разнообразных залах — в широко распахнутых глазах мальчишки Барлара). В Академии на момент описываемых событий уже насчитывалось около двух сотен учеников. Двенадцать из них заканчивали последний, шестой курс, и преподавали на втором, двадцать девять заканчивали пятый и преподавали на первом, остальные полторы сотни учились на четвертом, третьем, втором и первом курсах. А преподавателей было всего шестеро: уже упомянутый Кван О, Бреник, Ингер, Лайбо и Инара. Ну и, конечно, сам Леннар. Эти шестеро и были теми самыми первыми, кто положил начало движению Обращенных.
Вообще, конечно, эти Обращенные непонятные люди, думал Барлар. Непонятные и странные. Кажется, у них это врожденное — навлекать на себя кучу неприятностей, а потом из них выкарабкиваться. Вот сейчас они занимаются тем, что восстанавливают все эти… системы… звездолета. Леннар рассказывал что-то такое о том, как…
— Меня взяли в плен, когда я выполнял миссию по освобождению знаменитого в нашем мире ученого, его звали Элькан. Храм приговорил меня к смерти. Но наместник Неба — так помпезно именовался верховный жрец, чья резиденция находилась в их священном городе Кканоане, — предложил мне сделку. Да, сделку. Иначе этот грязный торг и не назовешь. До него наконец дошло, что планета рано или поздно погибнет, и он предложил моему руководству в обмен на мою жизнь и жизни еще двух чрезвычайно ценных людей принять на борт звездолета его самого и несколько десятков высших священнослужителей — по выбору самого Зембера, так его звали. Когда он пришел ко мне в подземелье, началось землетрясение. Все выходы наверх завалило. Хорошо, что Зембер знал тайный ход, и нам удалось им воспользоваться. Я спасся сам и спас Ориану и Элькана, но взамен… взамен я привел на борт кораблей… этих пауков. В Кканоане подумали, что Верховный погиб, избрали нового главу, и воцарился еще больший ад. Я еще успел застать то, как разрушились все до единого города, вышли из берегов реки, население планеты сократилось втрое и по вине катаклизма, и из-за свирепствующих казней и боен. Все воевали со всеми. Нам не было смысла оставаться, и тогда мы УШЛИ. Использовали колоссальные энергии взаимодействия двух ушедших друг в друга планетных систем и перебросили флот в другую галактику. Во время прыжка нас раскидало, и звездолеты затерялись в космосе.
А потом начался бунт. Конечно же его затеяли и вдохновили эти двое — Зембер и его тощий жрец. Они умели влезать в души простых людей. Кроме того, у них было оружие, которому мы не могли противостоять. Они наслали на народ страшную болезнь, выкашивавшую всех тех, кто не склонялся перед жрецами и не просил противоядия!.. Нашлись ренегаты и среди высокопоставленных членов экипажа. В общем, вскоре ИМ удалось взять звездолет под свой контроль. Он проникли в головные отсеки и вырезали экипаж, разнесли тут все вдребезги, вдребезги!.. Что было дальше, я не знаю. Не знаю, почему меня не убили, а — законсервировали, что ли. Биотехнологию такого длительного, без потерь и необратимых последствий, хранения организма и разрабатывал Элькан, которого мы вытащили с умиравшей Леобеи. Теперь мы заняты тем, что восстанавливаем работоспособность всех систем управления и обслуживания корабля и обучаем новый экипаж…
Да!.. Много, много разных любопытных вещей пришлось пересмотреть, переслушать Барлару за то время, как он, недавний базарный воришка, стал сопричастен Академии и деятельности ее — странной, во многом непонятной. Такой притягательной, такой кипучей. Барлар припоминал самые интересные моменты… Да что там! Сложно было выделить что-то САМОЕ манящее, завораживающее и приглашающее к тому, чтобы стать понятным… Дескать, пойми меня, Барлар! Включи свою смекалку, которая раньше тратилась только на то, чтобы обчищать карманы незадачливых посетителей рынка в Ланкарнаке!
Барлар привычно щурил глаза и раз за разом припоминал вдохновенное лицо Леннара — в снопе яркого света, но такое, что оно, казалось бы, светилось и в абсолютной, слепящей темноте — Леннара, говорящего королеве Энтолинере и иным гостям:
— Дело не в том, что вы, живя в абсолютно техногенном, рукотворно созданном мире, и понятия не имеете даже о самых простых устройствах для облегчения человеческого быта. Дело совсем в другом!.. В том, что вы попросту никогда не задумывались над устройством этого мира и своем месте в нем! Принимали все как данность и даже не пытались осознать, изменить, проникнуть!.. Впрочем, о чем я? Все перечисленное запрещено Храмом законодательно. Но я отвлекся. Самое удивительное не в том, что окружает нас вот ЗДЕСЬ, — Леннар обвел глазами пространство зала, посреди которого с группой своих гостей он и находился, — не во всех этих механизмах и технологиях, которые, слабо укладываются в вашем невспаханном сознании. Самое удивительное вот здесь!.. — Он стукнул себя кулаком по голове, стукнул совершенно искренне, с силой, но стукни он вдесятеро сильнее, наверное, все равно не заметил бы боли — не до нее.
— Да, вот здесь, — продолжал Леннар, — я говорю не о себе. Точнее, не только о себе. Я обо всех людях. Взять того же Ингера. Когда я познакомился с ним, это был простой работяга, кожемяка, который не хотел знать ничего, кроме своих кож, и желал только одного: Делать свою работу, делать без затей и честно, как Делали его отцы и деды. По старинке. Вот эта старинка вас и заедает!.. Никто просто НЕ ХОЧЕТ совершенствоваться и совершенствовать то, что его окружает. К тому же, как я уже говорил, — Леннар улыбнулся иронически, — такое совершенствование просто-напросто запрещено. Запрещено Храмом. Так что Ингеру было предписано оставаться тем, кем я нашел его в пору начала нашего знакомства — простым, добродушным здоровяком, знающим свою грубую работу и честно ее делающим. Но я заметил в нем искорку иного. Сам того не сознавая, этот грубый работяга тянулся к неизведанному, непонятному его разуму, в ту пору еще темному, дремлющему. Иначе он просто НЕ ПОДОБРАЛ бы меня на окраине Проклятого леса, а прошел бы мимо. В особенности если бы вспомнил разговор с Ревнителем Моолнаром. А что?… Логика была бы очевидна. Зачем совершать что-то, что выбивается за пределы узкого круга, очерченного Благолепием?
Но я заметил в нем живую искру. Как я заметил ее в Лайбо, в Бренике, в Инаре. Я не манипулировал ими, вовсе нет. Они сами изменили себя, я только наставил их на верный путь… Те изменения, которые проистекли с их мироощущением после того, как они попали вот сюда и вместе со мной основали и поддерживают Академию… эти изменения можно сравнить разве что… гм. Вы видели, как по весне, ломая и раздвигая каменные плиты, растут молодые побеги? В проем между камнями попало семечко. Оно могло засохнуть, размокнуть, замерзнуть — умереть, стать ничем. Но оно дало всходы. Оно вцепилось в почву и стало черпать из нее силы, соки, мощь, и набралось ее настолько, что сумело раздвинуть камень. Сколько таких семечек в руке того, кого ваш народ именует Ааааму? Нет им числа. Но проросло пока что ничтожное количество семян — те же Ингер, Лайбо, Инара, Бреник, Кван О, многие из слушателей Академии. Но что же?… Что же мы видим? — Голос Леннара вдруг возвысился и зазвенел вдохновенно: — Даже их усилия, их роста хватило на то, чтобы раздвинуть каменные плиты Благолепия! Потрясти многовековое могущество Храма и жрецов! Пусть этого усилия пока что недостаточно, но… но мы продолжаем расти!!!
