– Что ты хочешь от меня? – продолжая держать руку на выключателе, спросил подполковник СБУ.
– Похорони по-человечески, – жалобно попросил Веселов. – В церковь сходи.
Сгусток черноты соскользнул с кресла на паркетный пол и медленно потек к нему.
– Уйди! – Федор Степанович наконец-то убрал руку от выключателя, перекрестился и стал толкать дверь, но она оказалась нарисованной на бетонной стене.
На его плечи легли костлявые руки. Он сбросил с себя одну из них и тут же вцепился зубами в запястье другой.
Над его ухом тут же раздался вопль.
«Он же мертвый, а кричит от боли!» – удивился Морочко, продолжая грызть ледяную, словно резиновую плоть.
В этот момент его мозг взорвался брызгами яркого света. Федор Степанович, весь мокрый от пота, сидел и смотрел на жену, корчившуюся рядом. Она выла и прижимала к груди окровавленную руку.
Он скатился с кровати, сбрасывая с себя остатки кошмара.
– Ты озверел! – выкрикнула жена.
– Что это было? – Морочко провел пальцем по верхней губе, пытаясь понять, разбита она или нет.
– Ты с ума сходишь, вот что! – простонала жена.
– Я? – Тяжело дыша, Федор Степанович встал на четвереньки и подполз к окну.
– Все вы уже давно не люди! – причитала жена.
– Заткнись, дура! – Он с трудом встал, отбросил в сторону тюлевую занавеску, ухватился дергающимися пальцами за ручку и открыл створку.
Воздух, ворвавшийся в спальню, окончательно отрезвил его.
– Я что, укусил тебя?
– Орал как резаный, – сквозь слезы стала рассказывать женщина. – Я тормошить тебя начала, а ты как хватанул меня зубами! – Она показала ему запястье с багровыми следами. – Словно зверь рычал. Утром поедем в больницу!
– Ты что, за психа меня хочешь выдать? – Он бросился к тумбочке, на которой стоял стакан с водой, и залпом опрокинул его в себя. – Не бывать этому!
– Все звереют! – продолжала супруга. – В кого вы превратились? В Раде дерутся, на улицах убивают, в постели родной муж чуть не загрыз.
– Да пошла ты, дура! – Морочко зло махнул рукой и вышел из спальни.
Он двинул было в кабинет, но на половине пути, все еще находясь под впечатлением сна, передумал и свернул в гостиную, в которой с вечера горел свет. Там подполковник плюхнулся на диван.
«А ведь уже утро. Может, наш клиент снова звонил жене?» – подумал он и взял телефон.
– Слушаю вас, – раздался бодрый голос Палача.
– Ты что, не спишь? – спросил Федор Степанович.
– Только что разбудили звонком из управления, – проговорил Палач. – Сообщили, что снова был контакт. Супруненко удерживает в части только отсутствие денег.
– И что?
– Нужно как-то решить этот вопрос.
– У них какая зарплата?
– Этого не хватит, – возразил Палач. – Да и как?.. Сейчас только гвардейцам да правосекам платят.
– Тогда надо сделать как с телефоном, – предложил Федор Степанович. – Пусть снова случайно Матюшонок найдет.
– Клад в огороде? – весело осведомился Палач.
– Что-то вроде этого, – подтвердил Морочко.
– Не стоит. Мне кажется, что скоро в этой пьесе появится новый персонаж. Помните, в одном из разговоров с женой Супруненко посоветовал ей уезжать к родственнику по имени Булат?
– Конечно, помню, – не понимая, к чему он клонит, подтвердил Федор Степанович. – У меня все распечатки есть.
– Мы проверили. У него нет родственников с таким именем, – торжественно объявил Палач. – Но в России остался некто Кирилл Булатников однокашник и сослуживец Супруненко. Он крестил сына нашего Тараса.
– Вот это да! – воскликнул Федор Степанович.
– Не исключено, что он попытается привезти другу деньги.
– И что?
– Вот и пусть едет! Этот самый Булатников наверняка вскоре навестит жену Супруненко. Потом он обязательно позвонит нашему герою. Я думаю, еще пара дней, и у нас появится новый материал.
– Хорошо, действуй!
Глава 34
Воскрешение чувств
Булат посмотрел на таксиста и спросил:
– Много в области беженцев?
– Хватает, – продолжая следить за дорогой, ответил тот. – Только в этом пансионате человек триста.
– Сейчас, наверное, трудно туда попасть?
– Куда? – Таксист бросил на него удивленный взгляд. – В пансионат?
– На Украину, – уточнил Кирилл.
– Не знаю, не пробовал. – Таксист явно опасался откровенничать.
Булат имел на руках украинский паспорт и миграционную карту, был уверен, что пограничники не заметят, что он въезжает по чужим документам. Во-первых, между ним и Пекарем была некоторая схожесть. Во-вторых, Кирилл знал, как отвлечь и рассеять чужое внимание. Главное тут – спокойствие. Именно волнение является основным признаком того, что у человека не все в порядке.
Машина проехала вдоль металлической ограды и встала перед проходной.
Булат посмотрел в окно. Сквозь металлические прутья были видны здания, напротив которых на скамейках сидели люди. По дорожкам бегали дети.
– У тебя здесь кто? – спросил водитель.
– Крестник и его мать, жена друга, – ответил Булат и протянул деньги.
– На бензин возьму, остальное прибереги. – Таксист выдернул одну из двух пятисотрублевых бумажек, сунул в карман, некоторое время хмурился, глядя перед собой, потом заявил: – Ты если туда собрался, то скажи.
– Собрался, – признался Булат.
– Знаю я одного человека. Он за матерью едет, семью уже вывез. Но ему легче, у него паспорт украинский.
– У меня тоже.
– Если надумаешь, позвони мне. – Таксист протянул пассажиру визитку. – Я ему передам, и вы встретитесь.
– Спасибо. – Кирилл выбрался из машины.
Со странным смешанным чувством волнения и нетерпения он поднялся на второй этаж пансионата. В коридоре никого не было. Лишь где-то плакал ребенок. Звук шагов тонул в ковровой дорожке.
– Ты?..
Олеся смотрела на него так, словно на пороге стояло привидение. Он стремительно погружался в синеву ее глаз, растворялся в ней. При этом Кирилл понял, что, отправляя письмо, она, по-прежнему любимая, мало надеялась на такой исход.
– Здравствуй! – Он не узнал своего голоса, вмиг охрипшего.
В висках стучало, во рту пересохло…
– Проходи. – Олеся потупила взгляд. – Не разувайся.
Небольшая комната была рассчитана на двух человек. Кровати, холодильник, телевизор и стол. Через занавеску, надувшуюся пузырем, с улицы доносились голоса детей.
