Если попытаться заглянуть еще дальше в будущее, там могли бы вырасти целые системы интегрированных программ, не по чьему-либо замыслу, а как нечто вроде растущего экологического сообщества, такого как тропический лес. Там могут вырасти группы взаимно совместимых вирусов, точно так же как вырастают геномы, которые можно считать группами взаимно совместимых генов. Более того, я даже высказывал предположение, что наши геномы следует считать гигантскими колониями вирусов. Гены сотрудничают друг с другом в геномах потому, что естественный отбор благоприятствовал генам, процветающим в присутствии тех других генов, которые распространились в данном генофонде. Эволюция разных генофондов может привести к разным комбинациям взаимно совместимых генов. Я представляю себе время, когда эволюция компьютерных вирусов может тем или иным путем привести к тому, что они станут совместимы с другими вирусами и будут образовывать совместные сообщества или группы. Может быть, и нет! Во всяком случае, я нахожу это предположение скорее пугающим.
В настоящее время компьютерные вирусы не эволюционируют в прямом смысле слова. Их изобретают программисты, и если они и эволюционируют, то лишь в том же слабом смысле, в каком эволюционируют автомобили или самолеты. Конструкторы создают автомобиль этого года как небольшую модификацию автомобиля прошлого года и могут, более или менее сознательно, следовать тенденции последних нескольких лет — например, уплощению решетки радиатора или чему угодно другому. Создатели компьютерных вирусов выдумывают все более коварные приемы, стараясь перехитрить создателей антивирусных программ. Но компьютерные вирусы не мутируют и не эволюционируют путем настоящего естественного отбора— пока (в будущем это вполне вероятно). Для их будущих качеств, возможно, не так уж важно, эволюционируют ли они путем естественного отбора или же их эволюцию направляют люди. От обеих форм эволюции можно ожидать, что они научатся лучше скрываться и что они выработают тонкую совместимость с другими вирусами, процветающими одновременно с ними в компьютерном сообществе.
ДНК-вирусы и компьютерные вирусы распространяются по одной причине: существует среда, в которой имеется аппарат, хорошо приспособленный для того, чтобы дуплицировать и распространять их, выполняя инструкции, заключенные в вирусах. Это, соответственно, физиологическая среда клетки и среда, создаваемая обширным сообществом компьютеров и аппаратуры для обработки данных. Есть ли другие подобные среды, которые можно назвать гудящим раем репликации?
Зараженный разум
Я уже упоминал запрограммированное легковерие ребенка, которое так полезно для обучения языку и уму-разуму и которым так легко злоупотребляют монахини, мунисты и им подобные. Вообще говоря, все мы обмениваемся друг с другом информацией. Мы не вставляем, в прямом смысле, дискеты в щели на черепах друг друга, но мы обмениваемся фразами, как через уши, так и через глаза. Мы воспринимаем стиль одежды и манеру движения друг друга. Мы воспринимаем рекламные слоганы, и они, предположительно, в чем-то нас убеждают, иначе практичные бизнесмены не тратили бы столько денег на засорение ими воздуха.
Подумайте о двух свойствах, которые вирус, или любой другой паразитический репликатор, требует от удобного носителя — тех двух свойствах, которые делают клеточный аппарат таким удобным носителем для паразитической ДНК, а компьютеры такими удобными носителями для компьютерных вирусов. Первое из этих свойств — готовность точно реплицировать информацию, возможно с некоторыми ошибками, которые впоследствии будут точно воспроизводиться. Второе — готовность выполнять инструкции, закодированные в реплицируемой таким образом информации. Клеточный аппарат и электронные компьютеры в наилучшем виде демонстрируют оба эти свойства, удобные для вирусов. Могут ли с ними сравниться человеческие мозги? Как точные дупликаторы они, несомненно, не так совершенны, как клетки или электронные компьютеры. И все же они не так уж плохи и, возможно, примерно так же точны, как РНК-содержащие вирусы, хотя и не так хороши, как ДНК с ее изощренными мерами корректуры для борьбы с деградацией текста. Доказательство точности мозгов, особенно детских, как дупликаторов данных, дает нам сам язык. Профессор Хиггинс у Бернарда Шоу мог на слух определить улицу, на которой вырос тот или иной лондонец. Выдуманные факты ничего не доказывают, но все знают, что выдуманные способности Хиггинса — это лишь преувеличение того, на что мы все способны. Любой американец отличит Глубокий Юг от Среднего Запада, а Новую Англию — от сельского Юго-Запада. Любой житель Нью-Йорка отличит Бронкс от Бруклина. Аналогичные вещи можно показать для любой страны. Смысл этого явления в том, что человеческий мозг способен на довольно точное копирование (иначе акцент, скажем, Ньюкасла не был бы достаточно стабилен, чтобы стать узнаваемым), но с некоторыми ошибками (иначе не было бы эволюции произношения и все носители языка без изменений наследовали бы акцент своих далеких предков). Язык эволюционирует, потому что обладает и высокой степенью стабильности, и небольшой изменчивостью — необходимыми условиями любой эволюционирующей системы.
Второе требование удобной для вирусов среды (она должна выполнять программы закодированных инструкций) — тоже лишь количественно меньше относится к мозгу, чем к клеткам или компьютерам. Мы иногда выполняем приказы друг друга, но иногда и не выполняем, и все же тот факт, что подавляющее большинство детей по всему миру следуют религии своих родителей, а не какой-либо другой из доступных религий, говорит о многом. Инструкции, предписывающие преклонять колени, или отбивать поклоны в сторону Мекки, ритмично кивать головой перед стеной, трястись как помешанный, “говорить на иных языках” (список таких случайных и бессмысленных форм двигательной активности, предписываемых одними лишь религиями, огромен), выполняются если и не беспрекословно, то, по крайней мере, с довольно высокой статистической вероятностью.
Другой яркий пример поведения, обусловленного больше эпидемиологией, чем разумным выбором, не столь высокопарный и тоже особенно ярко выраженный у детей, дают нам всевозможные “мании”. Ио-йо, хулахупы, пого-стики, а также связанные с ними устойчивые формы поведения охватывают целые школы, время от времени перескакивая с одной школы на другую, и характер их распространения мало чем отличается от эпидемии кори. Десять лет назад можно было проехать по Соединенным Штатам тысячи миль и не увидеть ни одной бейсболки, надетой козырьком назад. Сегодня надетые задом наперед бейсболки встречаются повсеместно. Не знаю, как в точности происходило географическое распространение надетых задом наперед бейсболок, но эпидемиологи, несомненно, относятся к числу тех специалистов, квалификация которых позволяет изучать это явление. Не обязательно обращаться к аргументам о “детерминизме”, не обязательно утверждать, что дети вынуждены имитировать моду на ношение головных уборов, принятую другими детьми. Достаточно того, что на их поведение действительно статистически достоверно влияет поведение других.
Как ни заурядны такие мании, они дают нам еще одно косвенное доказательство того, что человеческий разум (особенно, вероятно, детский) обладает качествами, которые мы выделили как желательные для информационных паразитов. Человеческий разум — это, по меньшей мере, убедительный претендент на заражение чем-то вроде компьютерного вируса, даже если это и не такая райская среда для паразитов, как клеточное ядро или электронный компьютер. Интересно представить себе, как это ощущалось бы изнутри, если бы ваш разум оказался жертвой “вируса”. Это мог бы быть преднамеренно созданный паразит, такой как современные компьютерные вирусы, или же непреднамеренно мутировавший и бессознательно эволюционировавший. В любом случае, особенно если это эволюционировавший паразит из меметических потомков длинного ряда успешных предков, у нас есть все основания ожидать, что типичный “вирус разума”
