Деннет говорит об интенциональности третьего порядка (мужчина считал, что женщина знает, что его к ней влечёт), четвёртого порядка (женщина поняла, что мужчина считает, что женщина знает, что его к ней влечёт) и даже пятого порядка (шаман угадал, что женщина поняла, что мужчина считает, что женщина знает, что его к ней влечёт). Интенциональность более высокого порядка встречается, думаю, только в художественной литературе, например в следующем пародийном отрывке из юмористической повести Майкла Фрейна «Оловянные солдатики»:
С одного взгляда на Нунополоса Рик проникся почти полной уверенностью, что Анна изо всех сил презирает Фиддингчайлда за то, что тот не способен понять его, Нунополоса, побудительных мотивов. Анна знала, что Нунополос догадывается об её отношении к Фиддингчайлду, и знала, что Нина знает, что она знает о догадках Нунополоса…
То, что мы находим такие изощрённые догадки об умозаключениях другого человека смешными, вероятно, может помочь нам обнаружить некие важные, сформировавшиеся путём естественного отбора особенности работы нашего мозга в реальном мире.
В случае интенциональности высоких порядков целевой уровень, подобно проектному, позволяет ускорить предсказание поведения окружающих, а это, в свою очередь, помогает выжить. Поэтому естественный отбор благоприятствовал использованию мозгом предсказаний на целевом уровне для ускорения работы. Таким образом, мы просто-напросто запрограммированы приписывать намерения объектам, от чьего поведения зависит наше существование. У того же Пола Блума мы находим экспериментальное подтверждение повышенной предрасположенности детей размышлять на целевом уровне. Когда малыши видят, что один объект движется следом за другим (например, на экране компьютера), они заключают, что перед ними — намеренное преследование одним целеустремлённым агентом другого, и изумляются, обнаружив, что мнимый преследователь вдруг сворачивает в сторону, отказавшись от погони.
Проектный и целевой уровни — это полезные механизмы сознания, позволяющие ускорить предсказание поведения важных для выживания объектов, таких как хищники или потенциальные партнёры. Но, подобно другим полезным приспособлениям, эти механизмы могут дать осечку. Дети и примитивные народы приписывают целенаправленное поведение погоде, волнам, течениям, падающим камням. Да и все мы частенько рассуждаем подобным образом о машинах, особенно когда они нас подводят. Многие с улыбкой вспоминают эпизод комедии, когда машина Бейзила Нетак, главного героя и хозяина ресторана, сломалась во время важнейшей операции по спасению «Обеда гурманов». Честно предупредив её, что считает до трёх, он вылез наружу и, схватив палку, отлупил упрямицу до полусмерти. Думаю, каждый когда-то вёл себя подобным образом, разъярившись если не на машину, то на компьютер. Джастин Баррет придумал для этой ментальной функции термин «сверхактивное устройство для обнаружения целеустремлённых агентов» («hyperactive agent detection device» — HADD). Мы сверхактивно занимаемся поисками целенаправленности и чьей-то воли там, где её нет, и подозреваем злой или благой умысел в равнодушии природы. Порой и я ловлю себя на яростной ненависти к какому-нибудь безобидному куску металла, например соскочившей велосипедной цепи. А в недавно опубликованной статье говорилось об одном посетителе кембриджского музея Фицвильяма, который, наступив на развязавшийся шнурок, скатился по лестнице и разбил три бесценные вазы династии Цин: «Он приземлился прямо на разлетевшиеся вдребезги вазы, и, оглушённый, по-прежнему сидел среди них, когда прибежали служители. Немая сцена, все в шоке, и лишь посетитель, указывая на шнурок, продолжал повторять: “Это он всё устроил, это он виноват”».
[129]
Объяснения религии как побочного продукта также предлагают Хайнд, Шермер, Бойер, Атран, Блум, Деннет, Келеман и другие. Деннет упоминает одну особенно интересную гипотезу о том, что религия может оказаться побочным продуктом некоего иррационального механизма, свойственного мозгу, — нашей способности влюбляться, имеющей, очевидно, генетические преимущества.
В книге «Почему мы любим» антрополог Хелен Фишер прекрасно описала безумства романтической любви и излишества её проявлений по сравнению с тем, что может считаться абсолютно необходимым. Подумайте сами. С точки зрения нормального человека весьма невероятно, что одна-единственная из всех знакомых мужчине женщин окажется в сотни раз более достойной любви, чем её ближайшая конкурентка, однако, влюбившись, мужчина начинает утверждать именно это. По сравнению со свойственной нам, как правило, моногамной преданностью «многолюбие» того или иного рода выглядело бы более рациональным («многолюбие» — это убеждённость в том, что человек может одновременно любить несколько лиц противоположного пола, подобно тому как он может одновременно любить несколько вин, композиторов, книг или видов спорта). Мы не находим ничего странного в любви к двум родителям, нескольким детям, братьям и сёстрам, учителям, друзьям, домашним животным. Но если принять во внимание вышеизложенное, не начинает ли казаться странной ожидаемая от супружеской любви абсолютная преданность одному партнёру? И тем не менее мы ожидаем и всеми силами добиваемся именно этого. В чём здесь причина?
Хелен Фишер и другие исследователи показали, что мозг влюблённого человека находится в уникальном состоянии — это выражается в появлении специфичных и характерных именно для данного состояния нейроактивных химических веществ (по существу природных наркотиков). Эволюционные психологи согласны с тем, что такое иррациональное смятение чувств, вероятно, является механизмом, обеспечивающим достаточно продолжительную для успешного совместного выращивания детей преданность одному партнёру. Несомненно, что с эволюционной точки зрения выбрать удачного партнёра очень важно по целому ряду причин. Но после того как выбор — даже неудачный — сделан и ребёнок зачат, более важно держаться вместе, чтобы пройти сквозь огонь, воду и медные трубы, по крайней мере до тех пор, пока ребёнок не станет на ноги.
Не может ли иррациональное религиозное чувство оказаться побочным продуктом иррациональных механизмов, которые естественный отбор встроил в наш мозг для того, чтобы мы могли влюбляться? Религиозная вера, безусловно, имеет определённое сходство с влюблённостью (и оба эти состояния по многим признакам сходны с наркотическим «кайфом»
[130]
). Несмотря на то что, по словам нейропсихолога Джона Смайтиса, два эти вида мании активизируют разные участки мозга, между ними наблюдается определённое сходство:
Одним из многочисленных проявлений религиозной веры является сильнейшая любовь, направленная на сверхъестественное существо, то есть бога, а также преклонение перед связанными с этим существом объектами. Человеческая жизнь во многом определяется эгоистичным поведением генов и механизмом подкрепления. Религия широко использует механизм положительного подкрепления: состояние тепла и комфорта, порождаемое чувством защищённости и любви в опасном мире, потеря страха смерти, надежда на помощь свыше в ответ на молитву и т. п. Подобным же образом романтическая любовь к другому человеку (обычно противоположного пола) вызывает сосредоточение чувств на этом индивидууме и служит источником подкрепления. Эти чувства пробуждаются также связанными с любимым человеком объектами: письмами, фотографиями и даже, в прошлом веке, его локонами. Чувство влюблённости сопровождается многими физиологическими проявлениями, например вздохами, способными загасить пожар.
[131]
