— Вот, не снимается.
— А? — не сразу понял Филипп.
— Датчик не снимается. — Повернувшись к куратору, она с вызовом воскликнула: — Это что, наручники?
Все повернулись к этому немолодому мужчине, который, как оказалось, был намного старше, чем им представлялось. Но в этот момент вновь раздался голос с «арены»:
— Вы уже ступили на этот путь. И возврата нет. Вам предстоит пройти его до конца или… умереть. — Его Высочество молча оглядел зал, словно желая удостовериться, что его понимают, и заговорил снова: — Пятнадцать лет назад мы впервые сумели создать подобного себе из обычного человека. Это произошло практически случайно. Просто одна из нас сильно привязалась к одному молодому человеку, которого подобрала еще ребенком в пылающем Бейруте. И когда он попал в автокатастрофу и получил травмы, несовместимые с жизнью, она пошла на то, чтобы перелить ему часть своей крови. Напрямую. В захолустной иорданской больнице. Они оба едва не умерли. На счастье, недалеко от Омана находился один из нас, который долго занимался изучением нашей физиологии, биологии и фенотипа. Ему удалось забрать их из той больницы и на самолете переправить к себе домой, где у него была неплохо оборудованная частная лаборатория. Он провозился с ними более полугода, но сумел-таки поставить на ноги обоих. И каково же было наше изумление, когда мы увидели, что этот обычный юноша демонстрирует все те качества, которыми в комплексе могут обладать только люди, подобные нам. Но то, что ему пришлось перенести и что придется перенести вам, потребует от вас огромного мужества и терпения. Огромного даже по НАШИМ меркам.
Его Высочество повернулся и, окунув культю, из которой уже совершенно перестала сочиться кровь, в небольшую емкость с водой, стоявшую на высоком маленьком столике рядом с ним, осторожно омыл ее. И этот простой жест, напомнивший всем, ЧТО совершил этот человек в самом начале своего рассказа, заставил сердце Филиппа испуганно забиться. Если уж ОН говорит о том, что мужество и терпение должны быть огромными, то сможет ли он, Филипп, выдержать все, что им предстоит? Но тут снова раздался голос:
— Сегодня вы получили первую дозу нашей крови. И сейчас, незаметно для вас, наши клетки уже начали атаку на ваш организм. Еще день, возможно, два вы будете чувствовать только легкое недомогание, но затем придет боль, поскольку физиологически предстоящее вам изменение напоминает больше всего рак, вернее, если можно так выразиться, раковую волну. Сгустки новообразованных, измененных клеток начнут лихорадочно пожирать своих обычных соседей, используя их останки для построения себе подобных, и этот процесс начнет волнообразно разрастаться по всему организму. Но вы не сможете облегчить свое состояние, допустим, принимая болеутоляющее или просто максимально сократив уровень двигательной активности, поскольку мы не можем пересадить вам весь набор клеточных культур, составляющих ткани человека. Все то время, пока будет идти перестройка вашего организма, вы должны будете максимально использовать все свои резервы, чтобы из разрушенных клеток тканей воссоздавались те же самые ткани, а не, скажем, лишние эритроциты или тромбоциты, которые попали в ваш организм изначально. Иначе… вы можете превратиться просто в большой сгусток кровяных телец, которые сейчас уже начали свою работу в вашем организме.
Он замолчал, а студенты сидели, не шелохнувшись, подавленные тем, о чем им только что рассказали. Переход от грядущего бессмертия к вполне реальной и скорой смерти был просто ошеломителен. Филипп растерянно оглянулся. И увидел в глазах у всех вокруг один и тот же горький немой вопрос: «За что?!» Но в этот момент вновь послышался голос Его Высочества:
— Не бойтесь. Я знаю, это будет трудно и больно. Но вы сможете это выдержать. За прошедшие пятнадцать лет этим путем пошли уже почти пять сотен человек. И только трое из них не смогли его одолеть. Но всех вас отбирали именно с учетом того, что вам предстоит. И все вы способны это выдержать. А если в процессе вашего движения у вас возникнут какие-то трудности, которые покажутся вам непреодолимыми, то рядом с вами будут те, кто поможет вам с ними справиться…
Они покидали зал в подавленном молчании. Пока все пятьдесят тысяч человек изливались из зала через несколько десятков выходов, в зале стояла абсолютная тишина, слегка нарушаемая только шорохом тысяч подошв по толстому ковровому покрытию. Ярославичев стоял все там же на «арене» и молча смотрел им вслед. И тут сзади него раздался негромкий голос:
— А нельзя было обойтись без драматических жестов?
Ярославичев обернулся:
— Нет, Ирина, они бы не поверили.
— Сначала нет, а потом, когда пришла бы БОЛЬ… — Она произнесла это слово так, что сразу стало ясно — к обычной боли оно имеет не очень-то близкое отношение. Ярославичев отрицательно качнул головой.
— Нет. — Он посмотрел на студентов, понуро выходящих из зала, и снова повернулся к Ирине. Лицо его выражало уверенность. — Понимаешь, мы не должны им врать, и мы не можем допустить, чтобы у них возникла хотя бы тень сомнения в том, что мы им говорим. Подумай — через несколько месяцев ИХ будет гораздо больше, чем появилось всех нас за все те десятки и сотни тысяч лет, что мы существуем на Земле. А вспомни-ка, когда ты смогла осознать, что ты отныне не парфянка, а человеческое существо, к которому ни одна нация или страна в настоящем и в будущем не имеют никакого отношения? И что все нынешние привязанности — мать, отец, братья, сестры, муж, любовник, друзья и враги — всего лишь пыль времени? Потому что если ты выберешь в мужья подобного себе, то НЕВОЗМОЖНО прожить с одним и тем же человеком даже сотню лет, а обычный человек просто состарится и умрет. И что, если даже не прилагать никаких усилий, а просто быть немного осторожнее, ты сможешь плюнуть на могилы всех своих врагов и, плачь не плачь, тебе предстоит увидеть могилы всех своих родных и друзей. А главное — надо вовремя ИСЧЕЗНУТЬ, потому что если ты не сделаешь этого, то даже у самых близких и любимых в конце концов возникнут вопросы, которые затем неизбежно перерастут в ненависть. Причем эта ненависть охватит ВСЕХ, кто когда-либо знал тебя такой, какой ты хотела бы остаться… Когда ты поняла, что ты — ДРУГАЯ и для тебя теперь реальны совершенно иные представления о чести, верности, морали, о добре и зле. Не свобода от них всех, а, наоборот, еще более строгие рамки, просто… ДРУГИЕ. А ведь им вскоре придется жить и действовать в соответствии с этими ДРУГИМИ нормами.
Не отбросив все и всяческие рамки, потому что в этом случае они толкнут человечество на тот путь, которого мы так стараемся избежать, а именно в соответствии с другой моралью. А у нас нет времени на то, чтобы дожидаться, пока они дойдут до нее, осознают ее и примут обычным путем. У нас нет даже одной человеческой жизни, потому что часы уже запущены, — он показал культей на сгорбленные спины, — часы уже идут. И если мы не успеем, то станем… мясом для тех, кто ничего этого еще не знает и думает, что вместе с бессмертием он получит только невиданную мощь и величие и абсолютное право вершить судьбы человечества… — Ярославичев оборвал себя и, сглотнув, перешел на более спокойный тон. — Поэтому они должны привыкнуть к тому, что могут верить нам безоговорочно. Что ни единого слова лжи между ими и нами, ими и мной не было и не будет. Что я, все мы, готовы сделать для них все, даже… прервать череду наших веков. — Он запнулся, как будто не решаясь произнести вслух то, что уже сказал про себя, но все же решился и произнес: — И если мне потребуется доказать это на деле, я сделаю это.
