— Я тебя сейчас ударю, — пообещал я.
— Не ударишь, и я даже скажу тебе почему. Во-первых, я болен. А во-вторых, я прав.
— Не уверен, что меня это остановит.
— Ты знал женщину, капитана ВКС, боевого пилота, — сказал Риттер. — А там внизу сидит пятнадцатилетняя девочка, оказавшаяся в теле этой женщины. В других условиях она могла бы вырасти и стать прежней, и тогда ты бы мог попробовать заново, в очень запущенном случае… Но мир изменился, и она не станет такой, как ты знал, уже никогда. И не факт, что, даже, если бы она стала прежней, она бы отреагировала на ваше знакомство так же, как в первый раз.
— Значит, мне нужно просто уйти?
— Ты можешь взять над ней опеку, — сказал Риттер. — Следить за ее судьбой, смотреть, как она заново взрослеет и все такое, и каждый миг сознавать, что это — не она. Тогда ты возненавидишь ее, или себя, или еще кого-нибудь. В любом случае, ничем хорошим это точно не кончится.
— Ты давно стал специалистом по таким вопросам?
— Поговори с ней, а потом напейся неразбавленного кленнонского пойла, а потом постарайся сделать так, чтобы она больше не попадалась тебе на глаза, — сказал Риттер. — Наверняка что-то можно придумать.
— Уйди, — сказал я. — Не хочу тебя слышать.
— Ты должен понимать, что я прав.
— От этого не легче.
И все же я спустился.
Подошел к ней, постоял рядом, пока она меня не заметила…
— Привет.
— Привет, — сказала она, поднимая глаза от книжки. Голос был по-прежнему ее, взгляд был ее, волосы были ее, и коленки, на которые она положила закрытый учебник истории, тоже были ее. — Я вас знаю? То есть должна ли я вас знать? Все стало таким… сложным.
— Меня зовут Алекс, — сказал я. — Мы знакомы. Были.
— Кира, — она протянула мне руку. — Ах да, вы же знаете.
Я пожал ее маленькую сухую ладошку и сел в соседнее кресло.
— Вы не кленнонец.
Я провел рукой по своим волосам и улыбнулся.
— Это точно.
— Вы местный?
— Нет.
— Значит, вас тоже достали из криостазиса?
— Да, — сказал я.
— И вы все помните?
— Да.
— Вам повезло.
— Похоже. — На этот раз улыбка у меня не получилась. — Что эти ребята тебе рассказали?
— Что была секретная операция СБА, в которой я участвовала. Что мы пытались остановить какого-то безумного генерала, который задумал лишить галактику прыжковых кораблей, и мы проиграли, а он захватил нас в плен и заморозил. Они наврали?
— Нет. Именно так все и было.
— Последнее, что я помню, это как я собиралась поступать в летную академию, а мама меня отговаривала, — сказала она. — Значит, у меня таки получилось стать пилотом.
— Очень хорошим пилотом, — подтвердил я.
— Наверное, у меня была интересная жизнь, — вздохнула она. — Жаль, что я ничего этого не помню. А вы пилот?
— Нет, я работал на СБА в другом качестве.
— Секретный агент?
— Что-то вроде того.
— У вас тоже была интересная жизнь?
— Иногда даже чересчур интересная.
— Вы хотели бы ее забыть?
— Я не знаю, что такое «забыть». У меня эйдетическая память.
— То есть вы помните вообще все, что с вами когда-либо происходило? Абсолютно?
— Да.
— Тогда расскажите мне обо мне.
— Что именно?
— Все, что помните.
Вот и приехали. Можно ли рассказать пятнадцатилетней девочке, что ты занимался с ней любовью, когда она была тридцатилетней женщиной? Наверное, не стоит.
Рассказать ей о Тайгере-5? О клинике на Веннту, о нашем прорыве через атмосферу, когда скаари штурмовали планету, о тех трех месяцах, что мы вдвоем провели на борту «Одиссея», и что она была единственной в этом мире, кто называл меня Лешей… Если она не может вспомнить об этом сама, наверное, ей вообще не надо об этом знать.
Риттер опять оказался прав. Это не она. Это не та Кира Штирнер, которую я знал сто семьдесят девять лет тому назад.
— Мы познакомились во время секретной операции, — сказал я. — СБА часто привлекала тебя к секретным операциям, так ты была хороша. Мы с… еще одним человеком спрыгнули с небоскреба, а ты управляла флаером, который должен был нас подобрать. Потом за нами гнались, а мы уходили от погони, а потом мы сошли, а ты увела погоню за собой. Это было… круто.
— А космическими кораблями я управляла?
— Да. Ты говорила, что нет ничего круче, чем истребитель, и находила крейсеры слишком неповоротливыми.
— Я совершенно ничего не помню. Окажись я сейчас в кокпите истребителя, я бы не знала, что делать.
— Ты можешь научиться этому заново.
— Где? ВКС Альянса больше нет, имперцы… не думаю, что мы сработаемся.
— У Леванта есть собственный боевой флот малого радиуса действия. Возможно, я смогу что-то придумать, чтобы тебя взяли. — Не обещай ей слишком многого, Апекс. Вполне возможно, что вас всех вышвырнут с Леванта в двадцать четыре часа.
Но мне хотелось ей что-то пообещать, как-то утешить. Ведь жизнь для нее не закончилась, и эти жалкие годы, которые она потеряла, по большому счету, мало что значат. Для нее.
Пилота делают пилотом его рефлексы, а рефлексы остались при ней.
Должны были остаться.
— Нет, — сказала она. — Не надо. Я не думаю, что это будет правильно. Это как заново вступать на дорогу, которую я уже прошла. Мне никогда не догнать себя прежнюю.
Слишком здравое рассуждение для пятнадцатилетней. Слишком взвешенное. Может быть, не только память делает нас такими, какие мы есть?
— Чем же ты хочешь заняться?
— Я не знаю, — сказала она. — Мне пятнадцать, мне слишком рано об этом думать. Так врачи говорят.
— Что еще они говорят?
— Что передо мной открывается целый мир. Ну то, что от него осталось.
— В чем-то они правы, — сказал я.
Есть, правда, нехилая вероятность, что скоро от этого мира вообще ничего не останется, но я не стал о ней говорить. У Киры пока хватает своих проблем и без мыслей о вторжении скаари.
— Им легко говорить, Алекс. Я чувствую себя… странно. Мое тело стало другим, прическа стала другой, все стало другим. Я как будто состарилась и сама этого не заметила.
— Когда тебе пятнадцать, все, кто старше двадцати, кажутся старыми, — сказал я. — Но ты не стара.
— У меня такое чувство, что когда-то я тоже обращалась к вам на «ты».
