Невеста была в ударе, жених немного заторможенный. Видимо, у него, как и у Геллера, все-таки оставались кое-какие сомнения по поводу этого своего шага.
Но это только лишь мои предположения, а вот у меня и у нашей мамы сомнения были точно. А будет ли счастье, а все ли Наташа делает правильно, а не мы ли уговорили ее на этот брак и не будем ли потом виноваты? Всю свадьбу нас не покидало это чувство. Безусловно, мы между собой ничего не обсуждали, но женская интуиция в нашем роду очень развита, мы понимаем друг друга без слов, и Наташкина веселость была, как нам казалось, тоже от излишней нервозности. Или нам все-таки так казалось? А свадьба шла своим чередом, пили за счастье молодых, приглашенный гармонист играл свои бесконечные частушки, и гостям невдомек были наши душевные терзания.
Гости разъезжались поздно, молодых на машине с подарками и недоеденным праздничным столом отправили на съемную квартиру, а мы с родителями, Ниной и нашими новыми теперь уже родственниками отправились домой. Мне было грустно. Ну вот я теперь и осталась одна, и есть у меня своя комната, и никто меня не будет воспитывать и заставлять убираться, и ябедничать на меня родителям. Но как без этого жить-то? И хорошо ли мне без этого будет? Нинка чувствовала мое настроение и, как могла, веселила меня, а потом уже поговорила со мной серьезно, как со взрослым человеком. И мы обе пришли к выводу, что все к лучшему, и все правильно, и все ко времени.
Наши папы опять всю ночь пели песни, но мы уже спали, как убитые, на Мешковском матрасе.
Уже ближе к обеду следующего дня позвонил Витя. Поговорил со своей мамой. Она прибежала на кухню:
– Тамара Алексеевна, позвонили. Сказал, что все хорошо. – Мама в изнеможении опустилась на стул.
– Ну слава богу, – выдохнула она. У меня было точно такое же чувство. И дальше уже веселым голосом продолжила:
– Ну что, Ален, накрывай на стол! За молодых нужно выпить!
– Опять я?! – и, оглянувшись вокруг, поняла, что теперь всегда я…
По женской линии
Все-таки нужно про себя не забывать. Это я так всегда думаю, когда бываю в кабинете у косметолога, и даю себе слово, что раз в неделю я просто обязана лежать на этой кушетке, и даже записываюсь на один и тот же день на месяц вперед. Чем заканчивается дело? Дело заканчивается тем, что в день очередной процедуры я звоню, чтобы отменить прием. У меня или совещание, или музыкальная школа, или я прихожу в себя после командировки. Косметолог моя уже к этому привыкла и никаких планов со мной не связывает. Денег на мне не заработать!
Но сегодня я наконец-то здесь и делаю все, чтобы завтра выглядеть великолепно. На это есть причина. Завтра выходит замуж моя племянница, дочь моей единственной сестры.
Вся семья уже немножко не в себе. Разговаривать не с кем, все мысленно готовятся к завтрашнему мероприятию. Нужно быть готовой к тому, что придется решать какие-то вопросы на месте и самостоятельно. Лучше их решать, когда ты красивая. В ЗАГС от семьи тоже еду почему-то одна я. Остальным молодые не разрешили. Вроде примета плохая. Получается, что выглядеть надо за всю семью. Так что сегодня лицо, завтра с утра – прическа. Сама за руль не сяду. На весь день подрядили водителя. Короче, вроде все нормально. Никаких сбоев произойти не должно.
Лежу. Расслабляюсь. Боже, как быстро летит время.
Кажется, совсем недавно я забирала Наташу с Галкой из роддома, и вот, пожалуйста, завтра – в ЗАГС.
Я проснулась среди ночи от того, что сестра пыталась бесшумно пробраться через проходную комнату в спальню к родителям. В проходную комнату меня переселили после того, как сестра вышла замуж. Меня это никак не напрягало, даже наоборот. В гостиной стоял телевизор, и можно было смотреть его хоть полночи. Это сейчас в каждой комнате по телевизору. Каждый смотрит, запершись, что хочет. А тогда нет. Что большинством голосов решили, то и смотрим. У нас за большинство голосов всегда выступал папа. Ругаться смысла не имело, нужно было, чтобы он ушел спать. Так что то, что у меня появился доступ к ночному эфиру, было здорово. Меня даже не раздражало, что в большой комнате висели часы с боем. Какой-то дурак папе на пятидесятилетие подарил, и они отбивали каждый час. В двенадцать часов, например, двенадцать раз и били. А я даже не просыпалась.
А вот от Наташкиной бесшумной, как ей казалось, вылазки я проснулась сразу. Видно, передалась ее нервозность, сестра все-таки. Или она опять своим животом что-то снесла.
У Наташи вообще во время беременности координация совсем нарушилась. Все чашки она ставила мимо стола. Причем никаких укоров совести! Мне кажется, что ей это даже удовольствие доставляло. Вот де какая она совершенно настоящая беременная! И роняет-то она, как все беременные, и плачет беспрестанно, и обижается на всех. И почему это мы все не радуемся? Что у нее все так по-человечески, все, как у людей!
Судя по всему, наша беременность подходит к концу…
– Мам, у меня вроде началось.
Мама кубарем скатывается с кровати и несет папе телефон, в больницу звонить. Может, между прочим, и сама «скорую» вызвать, но за такие события в семье у нас должен отвечать только папа. Это ж определенная веха в жизни нашей фамилии! Ну, чтобы потом сказать, что, когда Наточка рожала, «скорую», конечно, вызывал папа.
Растолкав папу и сунув ему в руку трубку, мама побежала собирать Наташу. Господи, сколько ж суеты! Наташа тихо стоит у стеночки и через определенные промежутки времени тихо ойкает. Сестру становится жалко.
Папа в это время пытается договориться со «скорой».
– Да-да, схватки начались! Фамилия? Ронина.
– Пап, – подаю я голос со своей кровати, – это у тебя фамилия Ронин, она Шуляк.
– А, да-да, простите, оказывается, Шуляк фамилия. Лет сколько? Алена, сколько Наташе лет?
Господи, отец называется, не знает, сколько дочери лет!
– Двадцать три, – подсказываю я.
– А адрес-то у нас какой, адрес?
Ой, ну все, короче, никто ничего не соображает. Мама носится по квартире, сестра грустно и безучастно стоит у стены, папа орет в трубку, как будто с Ленинградом без телефона разговаривает, и все равно толком ничего не может сказать. Хладнокровия, как всегда, не теряю одна я, и ТОЛЬКО благодаря мне «скорая» приезжает по правильному адресу и документы оформлены на Наташу, а не на какую-то чужую нам тетю. Мама собралась сама, собрала Наташу.
Наташа даже не плачет. Это настораживает. Видать, действительно рожать начала. Вид такой сосредоточенный.
Вообще это у нас есть по женской линии, мы в нужный момент можем собраться.
Из Наташиной комнаты вылезает ее муж. Какой ужас, про него все забыли и никто его не разбудил. Вот смеху-то! Он обиделся сначала сильно, пытался замолчать. Потом понял, что молчать уже некогда, жену вот-вот увезут. Надо какое-то напутствие придумать. Наташа охать начинает все громче и чаще. Я уже тихо начинаю плакать, сестру уж больно жалко. Это у нас тоже по женской линии, мы очень слезливые. Правда, все, кроме мамы. Мама – кремень, она у нас не плачет никогда, она у нас в семье за железного Феликса. Поэтому именно она едет с Наташей в роддом. В последний момент свои права на жену отстаивает муж Витя и тоже садится в карету «скорой помощи». Видимо, понял, что слова напутствия ему в спешке уже не придумать, а так, в машине, глядишь, что-нибудь в голову и придет!
