– Без мазы, – сообщает Дюк то, что я уже и так вижу.
Пытаюсь представить, что я бы сделал на месте этих двух скаари. Отступать бессмысленно, пространство позади них отлично простреливается. Прорываться вперед глупо. Затаиться на месте – без толку, двое опытных снайперов рано или поздно найдут такую мишень.
Я бы постарался вычислить стрелка и ликвидировать угрозу. Даже если стрелков двое. Уничтожь одного, и ты окажешься в более выгодном тактическом положении, чем был до этого. Ибо займешь господствующую высоту.
Допустим, они знают, что стрелков двое. Не могут не знать, хоть чему-то же их учили. Стали бы они в такой ситуации разделяться или попытались бы навалиться вдвоем на одного?
Я перевожу взгляд выше и внимательно присматриваюсь к склону холма, на котором залег Дюк. Не сомневаюсь, что он в это время осматривает склон моего холма.
…Я выпускаю винтовку из рук, резко перекатываюсь влево, попутно выхватывая из кобуры игольник. Импульс штурмового лазера скаари бьет по тому месту, где я лежал мгновение назад, и превращает винтовку в лужу расплавленного пластика и металла.
– … мать! – орет в наушнике Дюк.
Скаари внезапно оказывается на вершине холма. До него всего около пяти метров – расстояние двух его прыжков. Он видит меня и срывается с места.
Черт подери, какой же он быстрый. Как в учебных фильмах.
Он отталкивается от земли второй раз и летит прямо на меня, когда я всаживаю три иголки ему в голову. Голова взрывается, как перезрелый арбуз, который расстреляли из дробовика.
Проблема скаари в том, что они слишком полагаются на свое физическое превосходство. И если у них есть выбор между стрельбой и рукопашной, они предпочитают рукопашную.
Возможно, в девяти случаях из десяти такой подход сработал бы. Но не со мной.
Я всегда голосую за стрельбу.
Обезглавленный труп скаари падает в полуметре от меня. Остается только последний штурмовик. Или не остается?
– Я снял одного на склоне, – сообщает мне Дюк. – Ты жив, Алекс?
– Живее всех живых. – Этой хохмы он все равно не знает.
– Тогда пошли собирать трофеи, – говорит Дюк. – Чувствую я, что наши приключения в этих лесах затянутся надолго…
Часть первая
ЗЕМЛЯ
ГЛАВА 1
Не помню, что мы праздновали. Мотологический новый год, сдачу кем-то какого-то экзамена или покупку машины. В общем, тема вечеринки не особенно важна. Повод для вечеринки – это только повод, и он забывается после первой принятой бутылки.
Вечеринка была правильная.
Правильная вечеринка – это та, которая не укладывается в один вечер, требуя все нового и нового продолжения. Сменялись лица, сменялась обстановка, менялись напитки и посуда, а вечеринка продолжалась, потому что show must go on, как пел незабвенный спидоносец Фредди.
Мы пили. Кабаки, из которых нас выгоняли, сменялись ночными клубами, в которые нас не хотели пускать, были чьи-то квартиры с прокуренными кухнями и соседями, обещающими вызвать милицию, чьи-то машины, в которых мы куда-то ехали. А когда и просто сидели в салоне, говорили за жизнь или травили анекдоты и пили. Была какая-то дача, в которую мы вломились в отсутствие хозяина, но Вадик утверждал, что хозяин в курсе и в принципе не возражает. Были смазливые девицы, чьих лиц я не запоминал, а имен даже не пытался запомнить.
Кто-то жаловался мне на жизнь, кто-то клялся в вечной дружбе, кто-то порывался выяснять отношения, кто-то объяснял мне, как следует писать, кто-то учил меня жить. А я пил.
В первый день запоя человек пьет по какому-то поводу, будь то неразделенная любовь, удачная покупка или просто желание выпить. Все остальные дни он просто оттягивает похмелье.
Я вышел на кухню в незнакомой квартире. В глаза било солнце, никто не догадался приглушить его свет. Хотелось курить и умереть прямо сейчас. Не знаю, чего хотелось больше.
На кухне сидел Вадик. Взгляд его говорил красноречивее слов, но он решил все-таки озвучить терзавшую его мысль.
– В холодильнике можешь не смотреть, – сказал он. – Пива нет.
Сообщи мне сейчас кто-нибудь, что Страшный суд назначен на послезавтра, не думаю, что я расстроился бы сильнее.
– Денег тоже нет, – продолжал Вадик. – Ни копейки. А у тебя?
– Хрмпф, – сказал я глубокомысленно. – Какой сегодня день?
Вадик посмотрел на календарь, вмонтированный в его дорогие часы:
– Вторник.
– А месяц?
– Фиг знает. Июль, по-моему.
– От блин, – сказал я. – А число какое?
Еще один взгляд на часы.
– Шестое.
Вечеринка началась в районе двадцать девятого, это я помнил точно. Неплохо потусовались, как сказал Ильич, слезая с броневика.
– А мы где? – продолжил я допрос.
– Фиг знает, – сказал Вадик. На этот раз взгляд на часы результатов не дал, картой местности они не обладали. – По-моему, это Москва.
– Уже хорошо, – сказал я.
На Вадике были только трусы и часы, о чем я уже неоднократно упоминал. На мне были джинсы, выглядевшие так, как будто их обладатель спал в них последнюю неделю. Самое поганое, что так оно, скорее всего, и было.
Я пошел в комнату. В комнате спали тела. На ком-то из них я увидел свою футболку. Тело под футболкой было женским и незнакомым. А поскольку футболка была единственным драпирующим его предметом, тело не хотело с ним расставаться. Но спросонья особо сопротивляться не могло.
Отвоевав предмет гардероба, я натянул его на себя, нашел в прихожей мои кроссовки и вернулся на кухню. Вадик по-прежнему восседал за столом с голым торсом и, судя по выражению его лица, думал о тварности окружающего мира.
– Пойдем? – спросил я.
– Не, – сказал он. – Я уже три дня дома не был. Ленка меня убьет.
– Убьет, – согласился я. – Но она все равно тебя убьет, так какая разница, сегодня или завтра?
– Желаю умереть похмеленным, – сказал Вадик.
Как гласит русская народная мудрость, для того чтобы правильно похмелиться, требуется выпить чуть больше, чем было выпито вчера. Я прикинул, сколько я вчера выпил. Если я выпью сегодня еще больше…
Лучше умереть сейчас.
Я вышел из дома и только на улице вспомнил, какое сегодня число и что это означает. И пожалел, что не умер еще вчера.
Третьего числа истекал срок аренды квартиры, в которой я жил, и хозяин ни в какую не соглашался его продлить. И он обещал, что четвертого числа, если я сам не уберусь, он выбросит меня на улицу вместе со всеми моими шмотками. Поскольку я не доставил ему удовольствия выбросить лично меня, ему пришлось удовольствоваться выбрасыванием моих вещей. В мусорный контейнер, как он и обещал. Я тот контейнер видел, бомжи тоже.
