– Как себя чувствуете? – поинтересовался Полсон.
– Все еще нормально, – сказал я. – Но чувствую, что это ненадолго.
– Не волнуйтесь, – сказал доктор Полсон. – Ничего непоправимого с вами не произойдет.
– Что вы со мной делаете?
– Пока еще ничего, – сказал Полсон. – И то, что мы с вами сделаем, это для вашего же блага.
Кажется, я уже упоминал о моем отношении к людям, которые делают что-то для моего блага. Особенно интересно, что обычно такие люди предпочитают не спрашивать моего согласия на предпринимаемые ими действия.
Как правило, в таких ситуациях блага получает кто-то другой. А на мою голову сыплются неприятности.
В данном случае на мою голову надели устрашающего вида железный шлем, что еще больше усилило ассоциации с казнью на электрическом стуле.
Но леденящего ужаса я почему-то не испытывал. Наверное, потому, что ситуация была слишком абсурдной, и разум (ну или то, что у меня вместо него, ибо, как показывает практика, человеком разумным может называться далеко не каждый индивид) не воспринимал происходящее всерьез.
– Больно будет? – поинтересовался я.
– Скорее, будет немного неприятно, – сказал Полсон.
– И насколько неприятно?
– Заткнись, – сказал мне второй чувак.
– А то что? – спросил я. – Электричество подключите?
Чувак занес было руку, явно собираясь отвесить мне пару оплеух. Бить привязанного к стулу человека – это же так просто. И так благородно…
Я рефлекторно зажмурился.
– Не стоит, майор, – сказал Полсон. – Настройки собьете.
Майор опустил руку. Ага, значит, он таки военный. Осталось только определить, какой армии.
Полсон впился взглядом в большой плоский монитор, по которому бежали замысловатые графики. Отстучав пару команд на клавиатуре, Полсон перевел глаза на меня.
– Приготовьтесь, – сказал он. – Сейчас будет неприятно.
– Вот уж спа… – но закончить благодарственную речь мне не удалось, так как Полсон нажал еще какую-то кнопку и мне стало неприятно.
Не больно, а именно неприятно. Но очень-очень неприятно.
Такое ощущение, что мне в черепную коробку запустили миллион муравьев, лапки которых подкованы железом. И весь этот миллион муравьев своими шестью миллионами лапок бегал по поверхности моего мозга, вызывая неутолимый зуд, от которого не избавиться простым почесыванием.
В реальном времени это длилось недолго. Секунд двадцать, а может быть, тридцать.
Но субъективно эти секунды разделились на вечность.
Потом Полсон нажал на кнопку, и все кончилось.
– … – сказал я. – Чтоб вас обоих приподняло, хлопнуло, сплющило, размазало, а потом еще раз приподняло и так и оставило.
Полсон нахмурился.
Я сообразил, что выругался по-русски, так что полного смысла пожелания он мог и не уловить. Однако, судя по сосредоточенности его лица, его заботило вовсе не непонятное ругательство.
– Ты путешествовал по лесу, заблудился и долго не мог найти дорогу к людям, – сказал майор. – У тебя кончились еда и питье, ты умирал от жажды и потерял сознание, когда тебя нашли индейские охотники. Они и принесли тебя сюда. Ты должен быть им благодарен за то, что они не оставили тебя умирать в лесу. Они не очень любят белых. Сейчас ты находишься на плантации, принадлежащей нам, и скоро мы отправим тебя в город на вертолете.
Полсон покачал головой.
– Точно, – сказал я. – Именно так все и было, майор.
Теперь пришла его очередь хмурить лоб.
– Ты что, все помнишь? – спросил он.
– Ага, – сказал я. – На меня эти ваши джедайские штучки не действуют. И еще ты ладонью по воздуху провести забыл.
Мне всегда говорили, что язык мой – враг мой, и большая часть неприятностей происходит со мной именно потому, что я не способен держать своего врага за зубами.
Еще мне говорили, что у меня дурацкое чувство юмора, мозг амебы и чувство такта, как у медведя-гризли, проснувшегося с большого похмелья. В общем, мне про меня много чего говорили…
– Что происходит? – спросил майор у Полсона.
– Процедура не подействовала.
– Я вижу, что она не подействовала, – сказал майор. – Я спрашиваю почему.
Полсон пожал плечами.
И что самое удивительное, разговаривали они уже не по-английски.
Это была смесь английского, испанского, французского, немецкого и, как ни странно, русского. Я не могу похвастаться совершенным знанием всех этих языков, тем более что и говорили они именно на смеси и с весьма странной грамматикой, однако в целом суть диалога была мне понятна.
– Раньше такие случаи были? – спросил майор.
– Нет, – сказал Полсон. – Никогда. Даже на стадии экспериментов процедура… – следующего слова я не понял, – не давала ни одного сбоя.
– Наше оборудование в порядке?
– Да.
– Тогда, может быть, стоит повторить?
– А смысл?
– Чтобы удостовериться.
Полсон вздохнул, коротко и ясно дав оценку предложению майора. Тем не менее он снова щелкнул клавишами на выносной клавиатуре, и миллион подкованных муравьев вернулись в мою черепную коробку.
– …! – Теперь уж я не стал сдерживаться.
Процедура показалась мне еще неприятнее, чем в первый раз, и длилась она существенно дольше.
Разговаривать после окончания процедуры они со мной не стали. Полсон посмотрел на монитор и отрицательно покачал головой.
– Не вижу здесь большой проблемы, – сказал майор. – Одним навсегда исчезнувшим в джунглях больше, одним меньше… Ну не вернется он в город, и что это изменит? Большего шума, чем есть, мы уже не создадим.
– О чем вы говорите, майор?
– О физическом устранении, – сказал майор. – Джунгли все спишут.
– Вы предлагаете нам его убить?
– Да.
– Эй, – сказал я. – А как же гуманизм, человеколюбие и все такое? Может, сначала по-хорошему попробуем договориться?
– Коровье дерьмо, – по-английски выругался майор. – Он что, нас понимает?
– Попробуйте говорить на суахили, – сказал я. – Тогда вас точно никто не поймет. В этой части света как минимум.
Вот не надо было мне этого говорить. Майор расстроился, снова вытащил свою хреновину из кобуры, и меня опять вырубило.
Когда сознание вернулось ко мне в очередной раз, я лежал в кровати, что было хорошо. Уж по крайней мере лучше, чем на электрическом стуле. Или в морге.
Только на этот раз я был к этой кровати привязан, что не прибавляло мне оптимизма.
