– Граф Маделика пишет, что во главе агберцев почему-то поставлен граф Авенлеба, – задумчиво произнес герцог. – Не совсем понимаю это решение. Граф, конечно, изрядный храбрец, но его полководческий талант как-то до сих пор нигде не проявился. Я бы еще понял, если бы королева… вернее, ее принц-консорт поставил во главе армии герцога Тосколла, но граф Авенлеба… не понимаю.
– Да не все ли равно! – воодушевленно воскликнул молодой маркиз. – Мы разобьем любого!
Однако герцог только задумчиво качнул головой. Ни в коем случае нельзя считать противника, любого, и уж тем более такого, как принц-консорт Агбера, глупцом, совершающим необдуманные и спонтанные поступки. А этот поступок в глазах герцога выглядел как минимум необдуманным. Но Грон почему-то его совершил. Непонятно. А герцог знал, что, если тебе что-то непонятно, будь осторожен, возможно, ты теряешь контроль над ситуацией.
Повстанческая армия в основном состояла из дворянского ополчения, поэтому большинство ее составляла конница. И только герцог Амели, уже давно готовившийся к выступлению, сумел набрать и вооружить три пехотных полка, сплошь состоящие из пикинеров. Поскольку подготовить сносного пикинера легче всего. Еще около трех тысяч пехоты составили оноты, нанятые герцогом уже после начала восстания. Так что из почти тридцати пяти тысяч воинов только около восьми тысяч составляли пехотинцы. С точки зрения современной военной науки соотношение не очень выгодное, и это само по себе было головной болью герцога. Да еще это странное решение по поводу командующего… Поэтому, прежде чем решиться на сражение, герцог хотел как можно больше узнать о своем противнике. Вследствие чего, несмотря на то что генобские повстанцы рвались в бой, на следующий день герцог приказал войскам двинуться внутрь страны. То есть уходить от приближающейся агберской армии. А сам с графом Шатрея и небольшим конвоем покинул войска и скорым переходом двинулся к одному неприметному трактиру, расположенному на торговом тракте, ведущем в Домину.
До трактира они добрались глубокой ночью. Дюжий капрал, бывший воин распушенного агберцами полка королевских латников, из которых герцог сформировал свою личную стражу, свесившись с седла, забарабанил своим немаленьким кулаком в запертые ворота. Некоторое время на грохот никто не отзывался, кроме залившихся лаем собак, но затем заскрипела открываемая дверь, сквозь щели в мощном заборе из половинок бревен блеснул отблеск света и чей-то голос заорал:
– Это кто там балует?! А ну-ка прекращай да иди себе своей дорогой! Иначе собак спущу! Ночью никому не отворяем!
– Открывай, – взревел капрал, – именем короля Геноба! Его высокопревосходительство герцог Амели, коннетабль Геноба, желает остановиться в твоей таверне.
– Ох, спаси Владетель, – донеслось из-за забора. И сразу вслед за этим: – Клык, Зуб, Коготь, а ну сюда, ко мне, быстро! – И тут же: – Простите, ваша милость, не извольте гневаться, сейчас я, только собачек привяжу.
Герцог промолчал. Вот еще, будет он вступать в беседу с каким-то простолюдином…
В таверну они попали уже через пять минут. Хозяин растолкал слугу, и тот, позевывая и почесываясь, принял от них лошадей и повел их в конюшню. Впрочем, получив увесистую оплеуху от того же бывшего латника, быстро прибавил в резвости.
– Комнаты есть?
– Да как не быть, ваша милость, – затараторил непрерывно кланяющийся хозяин таверны, – почитай все пустые. Ноне у нас мятеж, и торговля совсем захире… ый! – неожиданно для себя закончил он, опрокидываясь на лавку от оплеухи, до которой снизошел уже граф Шатрея.
– Не мятеж, свиное рыло, а восстание. Ради освобождения страны и возвращения на трон законного короля Геноба, понятно?
– А как же, ваша милость, как есть понятно! – с воодушевлением снова затараторил кланяющийся с утроенной скоростью хозяин таверны, вскочивший с лавки будто ванька-встанька. – Чего ж тут непонятного? Очень даже все понятно…
– Ладно, – слегка поморщившись, прервал развернувшиеся дебаты герцог. – Покажи мне мою комнату и вели подготовить бадью с горячей водой. Мне нужно помыться.
– Ага, сей минут, ваша милость… – забормотал хозяин таверны, бросаясь к стойке. – Лелия, Глиба, быстро дровец в каменку подкиньте. Их милость помыться желает. Да быстрее же вы, телепени этакие…
Спустя час, когда герцог уже вылез из бадьи и, сидя перед настольным зеркалом, каким-то чудом обнаружившимся в этом Владетелем забытом месте, расчесывал волосы, хозяин, только что руководивший эвакуацией из комнаты герцога использованного по назначению упрощенного аналога ванной, просунул в приоткрытую дверь свою пронырливую физиономию:
– Может, еще чего желаете, ваша милость?
– Зайди, – негромко приказал тот.
Тавернщик мгновенно повиновался.
– Как быстро ты можешь связаться с твоим Хозяином?
– О чем это вы, ваша милость? – удивленно произнес тавернщик.
– Ах да… – В голосе герцога прорезались недовольные ноты. – Как там… торгуешь ли ты шерстью?
– Так то ж по весне, ваша милость, сейчас-то какая шерсть, лето ж.
– Жаль, а то я слышал, в ваших местах отменная шерсть, – закончил герцог произносить пароль и раздраженно буркнул: – Ну?
– Простите, ваша милость, но без тайного слова нам никак об этом говорить не велено, – пояснил тавернщик, – а весточку Хозяину, то да, послать можно.
– Значит, пошли, – нетерпеливо отозвался герцог. – Мне нужна информация. Все, что можно узнать об агберцах. И, главное, где сейчас коннетабль Агбера и что он задумал. Понятно?
– Да понятно-то понятно, – отозвался тавернщик, – токмо на это время нужно. Ден десять, не меньше. Пока весть дойдет, пока все узнают, пока обратно сообщат. Вы уж не гневайтесь, ваша милость, что я вам такой срок назначаю, просто уже давно здесь сижу, знаю, сколько времени такое дело занимает.
– Ладно, это время у вас будет, – сдержав свое раздражение, ответил герцог. – Ровно через десять дней я снова появлюсь у тебя. Надеюсь, что к этому моменту все, что меня интересует, уже будет вызнано.
– Не сомневайтесь, ваша милость, – снова поклонился ему хозяин таверны и выскользнул за дверь.
А герцог раздраженно отбросил гребешок и сердито уставился на свое отражение в зеркале. Ему, столь высокородному вельможе, приходится таскаться глубокой ночью по каким-то стоящим на отшибе тавернам, при этом обходясь без личного слуги, и, будто какому-то презренному контрабандисту, заучивать всякие глупые тайные слова… Скорей бы все это кончилось! Ну ничего, скоро все вернется на круги своя. Пока эти людишки полезны, но, едва он снова восстановит в Генобе законную власть своего брата, вся эта шваль будет выметена из королевства недрогнувшей рукой!
Он даже не догадывался, насколько наивны его чаяния и что единственной настоящей его надеждой является именно тот, кого он почитал своим самым опасным врагом…
Граф Авенлеба выехал на холм и вскинул руку к глазам, прикрывая их от лучей солнца, бивших ему прямо в лицо. Несколько мгновений он вглядывался в даль, а затем опустил руку и радостно воскликнул:
