Преступник не был грабителем. Ее кошелек с наличными так и остался лежать на видном месте. Никаких следов насилия также не обнаружено. Судя по идеальному порядку, никто никому не сопротивлялся. Соседи по этажу ничего подозрительного не услышали. В пепельнице осталось несколько окурков ментоловых сигарет – но именно тех, что курила жертва (Цкуру невольно поморщился: Юдзу – курила?). Предположительное время убийства – от десяти вечера до глубокой ночи.
Всю ту ночь до утра шел дождь, необычно холодный для мая. Ее труп нашли на третьи сутки к вечеру. Все эти трое суток она пролежала в кухне на кафельном полу. Неизвестно, чего добивался убийца. Кто-то среди ночи проник в квартиру, задушил ее, не поднимая шума, и скрылся, ничего не тронув и не украв. Входная дверь оказалась заперта на автоматический замок, дверная цепочка наброшена. Сама ли жертва открыла убийце дверь черного хода или же у него был второй ключ, тоже неясно. Жила она одна. По словам и соседей, и сослуживцев, гостей в дом не водила, если не считать визитов сестры и матери, изредка приезжавших к ней из Нагои, ночевала всегда одна. Одевалась скромно, говорила мало, держалась воспитанно. Много и увлеченно работала, дети ее любили, но, кроме учеников и коллег, она не общалась ни с кем. Кому и зачем понадобилось ее убивать, для всех так и осталось загадкой. Не найдя даже косвенного следа убийцы, обескураженная полиция закрыла дело. Газеты об этом писали все меньше, а вскоре и вовсе забыли. Событие жуткое и безысходное. Как холодный дождь, льющий всю ночь до утра.
– В нее вселился злой дух, – сказала вдруг Эри, понизив голос так, словно доверяла Цкуру страшную тайну. – Он все время стоял за ее спиной, не отходил ни на шаг. И замораживал ее волю своим леденящим дыханьем… Ничего другого мне в голову не приходит. Никак иначе не объяснить ни ее отношения к тебе, ни анорексии, ни странной гибели в Хамамацу, ни тем более… Я не хотела об этом говорить. Боялась, как только заговорю, он тут же станет реальностью. Поэтому очень долго носила все эти страхи в себе. Собираясь никому о них не рассказывать до конца жизни. Но сейчас рассказываю, потому что мы с тобой, скорее всего, никогда уже не встретимся. А ты, я уверена, обязательно должен об этом знать. Это был злой дух. Или – что-то вроде духа. И Юдзу не смогла его отогнать.
Глубоко вздохнув, Эри уставилась на свои руки, и Цкуру не мог не заметить, как сильно те дрожат. Он поднял взгляд и посмотрел на качавшуюся занавеску, за которой то и дело проглядывало серое небо. От скорбной тишины, затопившей хижину, становилось трудно дышать. То было тяжелое, одинокое безмолвие доисторического ледника, расколовшего землю и породившего бездонное озеро.
– Ты помнишь «Годы странствий», фортепьянную поэму Листа? – спросил Цкуру наугад, чтобы как-то нарушить эту страшную тишину. – Юдзу часто ее играла.
– «Le Mal du Pays»? А как же! – ответила Эри. – Я и сейчас иногда ее слушаю… Хочешь, поставлю?
Цкуру кивнул.
Она встала, подошла к комоду, на котором стояла миниатюрная стереосистема, отыскала в стопке компактов нужный диск, зарядила в плеер. Из динамиков полились первые звуки «Тоски по родине». Простая тема, исполняемая одной рукой. Эри вернулась за стол, села напротив Цкуру, и они стали слушать вдвоем.
Здесь, в маленькой хижине на берегу финского озера, эта музыка воспринималась немного не так, как в токийских апартаментах. Но где бы ни выпало ее слушать и как бы ни отличался звучанием компакт-диск от старенького винила, она оставалась все такой же прекрасной… Цкуру вспомнил, как Юдзу играла это на пианино в гостиной у себя дома. Чуть склоняясь над клавишами, почти закрыв глаза и приоткрыв рот в поиске слов, которых никогда не произнесла бы. В эти минуты она отделялась от самой себя и переносилась куда-то еще.
Одна мелодия закончилась, и после короткой паузы зазвучала следующая. «Женевские колокола». Эри взяла пульт и убавила громкость.
– Я тоже это часто слушаю дома, – сказал Цкуру. – Только в другом исполнении.
– И в чьем?
– Лазаря Бермана.
Она покачала головой.
– Его версии еще не слышала.
– У него немного… элегантнее, что ли. А эта, хоть и виртуозна по-своему, скорее напоминает сонаты Бетховена.
Эри улыбнулась.
– Ну, так это же Альфред Брендель! Особо элегантным его, конечно, не назовешь. Но мне нравится. А может, просто слушаю его уже много лет, вот ухо и привыкло.
– Юдзу играла это прекрасно. С большим чувством.
– О да. Ей вообще отлично давались малые формы. Хотя в крупных вещах, бывало, выдыхалась уже к середине. Но у каждого своя стезя. И для меня Юдзу всегда жива в таких вот светлых, искрящихся коротких мелодиях.
…Тогда, в годы их волонтерства, пока Юдзу обучала детей азам фортепьяно, Цкуру и Синий на маленькой спортплощадке гоняли с мальчишками в футбол. Делились на две команды и старались забить побольше мячей в ворота противника, сооруженные из старых картонных коробок. И, посылая пас за пасом, Цкуру постоянно слышал звуки пианино из открытого школьного окна…
Воспоминание о тех давних событиях вдруг превратилось в длинную острую спицу и прошило его насквозь. От беззвучной серебристой боли его позвоночник будто стал ледяным столпом. Казалось, эта боль засела в нем, не собираясь исчезать никогда. Он задержал дыхание и крепко зажмурился, пытаясь перетерпеть ее. Альфред Брендель все так же педантично перебирал клавиши. Часть первая, «Швейцария», подошла к концу. Началась Часть вторая, «Италия».
И в эту минуту Цкуру Тадзаки наконец осознал. До самого дна души. Гармония – далеко не единственное, что связывает вместе человеческие сердца. Куда крепче людей объединяют общие муки. Общие раны. Общие страхи. Нет успокоения без крика боли, как не бывает мира без пролитой крови или прощения без невосполнимых потерь. Вот что лежит в основе истинной, а не абстрактной гармонии…
– Понимаешь, Цкуру, она ведь действительно продолжает жить вокруг нас, – донесся до него чуть приглушенный голос Эри. – Я хорошо это чувствую. В окружающих звуках, лучах света, форме предметов – и еще в самых разных…
Не договорив, она закрыла лицо руками. И замолчала надолго. Плакала или нет, Цкуру не разобрал. Если и плакала, то без единого звука.
Пока Синий и Цкуру играли в футбол, Эри с Красным пытались как-то развлечь нескольких малолетних охламонов, которым не терпелось сорвать музыкальные занятия Юдзу. Играли с ними в игры, читали вслух книги, распевали хором песни на школьном дворе. Увы, частенько все их усилия шли прахом. Охламоны выходили из-под контроля, заявлялись на уроки Юдзу и пытались всем помешать. Это занятие казалось им куда интересней. Наблюдать за этой нескончаемой войной с малолетками было очень забавно…
Почти неосознанно Цкуру встал, обогнул стол и положил руки на плечи Эри. Она сидела все так же, закрыв руками лицо. Но лишь коснувшись ее, он понял, что она вся дрожит. Незаметно. С виду и не понять.
– Знаешь, Цкуру, – проговорила она, не отнимая от лица ладоней. – Хочу тебя попросить…
