Словно ожидая объяснений, Черная посмотрела на мужа. Но тот лишь покачал головой. Тогда она перевела взгляд обратно на гостя и легонько закусила губу.
Цкуру смотрел на ее тело – крепкой здоровой женщины, чей жизненный путь не имел ничего общего с тем, как сам он прожил до сих пор. И вся тяжесть последних шестнадцати лет навалилась на него внезапным открытием. Он вдруг понял: некоторые истины на свете можно постичь, лишь увидев, как меняется женский облик.
А она все смотрела на него. И вдруг ее лицо слегка исказилось. Губы чуть дернулись, на правой щеке образовалась неглубокая ямочка, вернее – морщинка, в которой пряталась веселая горечь. Цкуру отлично помнил это ее выражение. Обычно оно появлялось, когда Черная хотела съязвить.
Но на этот раз она не собиралась язвить. Просто старалась найти хоть какое-то объяснение происходящему.
– Цкуру? – наконец предположила она.
Тот кивнул.
Первым делом она прижала к себе младшую дочь, словно пытаясь оградить ее от какой-то опасности. Не сводя взгляда с Цкуру, малышка прижалась к маме. Старшая дочь замерла чуть в стороне. Эдварт подошел к ней и ласково погладил по густым золотым волосам. Младшая была черноволосой.
Добрые полминуты никто не произносил ни слова. Эдварт гладил по голове старшую дочь, Черная обнимала младшую, а Цкуру стоял, как истукан, через стол от них. Как на картине с заранее продуманной расстановкой фигур. И центром этой картины была Черная. Она – или ее физическая оболочка – организовывала собой все окружающее пространство.
И она же первой пошевелилась. Отпустила дочь, сняла со лба темные очки, положила на стол. Взяла чашку, из которой пил муж, допила глоток остывшего кофе. Поморщилась. Похоже, она даже не понимала, что пьет.
– Налить тебе кофе? – предложил Эдварт.
– Да, пожалуйста, – сказала она. И опустилась на стул у стола.
Эдварт прошел к кофеварке и включил ее, чтобы разогреть кофе заново. Дочери, поглядев на мать, уселись на деревянной скамье под окном и снова уставились на Цкуру.
– Это действительно ты? – тихо спросила Черная.
– Самый настоящий, – ответил он.
Она буквально ощупала взглядом его лицо.
– Можно подумать, ты встретила привидение, – сказал Цкуру. Он хотел пошутить, но это не показалось забавным даже ему самому.
– Как же ты изменился, – сухо сказала Черная. – Просто не узнать.
– Все, кто меня давно не видел, говорят то же самое.
– Похудел… и повзрослел.
– Наверно, это потому, что я вырос?
– Наверное.
– А ты почти не изменилась, – заметил он.
Она покачала головой, но ничего не сказала.
Муж принес кофе, поставил перед ней. В маленькой чашке, которую, видимо, она же и вылепила. Черная положила одну ложку сахара, размешала и, вдохнув пар, сделала глоток.
– Съезжу-ка я с детьми в город, – бесстрастно объявил Эдварт. – Продуктов купим, да и машину заправить нужно.
Черная обернулась к нему и кивнула.
– Хорошо, давай.
– Тебе что-нибудь нужно?
Она молча покачала головой. Эдварт сунул в карман кошелек, снял с гвоздя на стене ключи от машины и сказал девочкам что-то по-фински. Те обрадовались и тут же вскочили со скамьи. До слуха Цкуру долетело слово «айскрим». Видно, отец пообещал угостить детей мороженым.
Встав на пороге, Цкуру с Черной смотрели, как все трое садятся в минивэн. Распахнув обе створки задней двери, Эдварт коротко свистнул, и собака, радостно повизгивая, запрыгнула в багажное отделение. Сев за руль, Эдварт высунулся из окна, помахал на прощание рукой – и уже через несколько секунд белый «Рено» скрылся за деревьями. А оставшиеся двое еще сколько-то смотрели машине вслед.
– Значит, это ты приехал на «Гольфе»? – спросила Черная, показав пальцем на припаркованную поодаль темно-синюю машину.
– Ну да. Прямиком из Хельсинки.
– А в Хельсинки ты зачем?
– С тобой повидаться.
Она прищурилась и заглянула ему в глаза – так, словно пыталась разглядеть в них какой-то очень сложный узор.
– Ты приехал в Финляндию, чтобы повидаться со мной? И больше ни для чего?
– Именно.
– После шестнадцати лет молчания? – уточнила она, не веря своим ушам.
– Ну, на самом деле так мне посоветовала подруга, – признался Цкуру. – Сказала, что мне станет лучше, если я с тобой встречусь и поговорю.
Губы Черной опять искривились, а в голосе зазвенела насмешка.
– Вот, значит, как. Твоя подруга сказала, что тебе станет лучше, если поговоришь со мной. И поэтому ты помчался в Нариту, вскочил в самолет и принесся в Финляндию. Без предупреждения – и без малейшей уверенности в том, что мы вообще встретимся.
Цкуру молчал. Борт лодки все постукивал о деревянный причал у берега, хотя ни ветра, ни волн на озере вроде бы не было.
– Боялся, если предупрежу, ты не захочешь меня видеть, – наконец ответил Цкуру.
– Это еще почему? – удивилась Черная. – Мы же друзья!
– Когда-то были. Теперь – не знаю.
Глядя на водную гладь меж стволами деревьев, она беззвучно вздохнула.
– Из города они вернутся часа через два. Успеем о многом поговорить.
Они вошли в дом, сели за стол лицом к лицу. Она расстегнула заколку, уронила челку на лоб и стала еще больше похожа на себя в юности.
– Только об одном прошу, – сказала она. – Не зови меня больше Черной. Просто Эри. И Юдзуки не зови Белой. Мы с ней теперь не желаем так называться.
– То есть эти имена для вас кончились?
Она кивнула.
– А ничего, если я останусь Цкуру?
Эри тихонько рассмеялась.
– Ты всегда и был Цкуру. Так что я не возражаю. «Создающий» Цкуру. «Бесцветный» Цкуру Тадзаки.
– В мае я съездил в Нагою, – сказал он. – Встретился с Синим, потом с Красным… Их-то, кстати, можно по-прежнему называть?
– Все равно. Лишь бы нам с Юдзу вернули настоящие имена.
– Ну, в общем, с обоими я поговорил. Хотя и не очень долго…
– У них все нормально?
– Да вроде бы, – ответил он. – И с работой, похоже, ладится.
– Все так же в Нагое? Один успешно торгует «Лексусами», другой выращивает конторских крыс?
– Точно.
– Ну а сам-то как? Доволен жизнью?
– В целом да… Работаю в токийской железнодорожной компании. Станции строю.
– Как же, слухи и до нас долетали, – сказала Эри. – О том, что живет наш Цкуру в столице, строит станции да вокзалы. И встречается с очень смышленой подружкой.
