– Да, клянусь силой Владетеля, я отрежу твой поганый язык и…
– Вы? – перевел взгляд на троицу прихлебал Грон.
Те в растерянности обменялись взглядами. Грон подождал несколько мгновений, а затем поднял затянутую в перчатку руку и, указав на конюшню, жестко произнес:
– Сорок плетей.
– Не дождешься, щенок, – зло прорычал один, дергая завязки плаща и хватаясь за рукоятку ангилота.
Второй тоже потянулся к рукоятке двуручного меча, торчащей из-за плеча. А вот третий… тот, которого Грон решил считать самым опасным, внезапно окинул его цепким взглядом и… качнул головой.
– Я, пожалуй, предпочту конюшню.
– Что-о-о?! – изумленно выдохнули остальные трое.
А Кабан Шагуб оторопело спросил:
– Но, Газад, ты же… Почему?
Грон почувствовал, как у него под сердцем повеяло холодком. Он оказался прав, этот был самым опасным. Пожалуй, надо благодарить Бога… или Владетеля, что этот самый Газад отказался от поединка. Если бы он выступил на стороне Кабана, затея Грона могла бы окончиться для него очень печально.
– Барг, Шуршан, отведите наемника Газада на конюшню и отвесьте ему сорок плетей, – негромко приказал он, а затем развернулся к Кабану и двум его товарищам: – Ну что ж, начнем. Вы готовы?
Кабан уже опомнился от столь неожиданного для него предательства одного из тех, кого он считал своим верным сторонником. Поэтому он угрожающе тряхнул своим двуручным гуром:
– Иди сюда – попробуешь.
– В таком случае я расцениваю это как то, что вы полностью готовы к схватке, – спокойно произнес Грон, после чего сделал шаг вперед и, не доставая из ножен ангилот, поклонился противникам.
Фехтовальный поединок, если он не происходит на поле боя, всегда очень красивое зрелище. Его традиции довольно сильно разнятся от местности к местности. Где-то принято предварять атаку криком «Я нападаю!», где-то непременно требуется отсалютовать противнику клинком, где-то салют нужно отдать три раза – противнику, судьям и зрителям. А, например, по правилам фехтовального искусства Японии никаких салютов не требовалось. Более того, одним из наиболее красивых и эффективных, можно сказать одной из вершин японского фехтовального мастерства, считалось умение нанести смертельный удар одним движением с извлечением клинка из ножен. Рука сжимала рукоятку меча и начинала двигаться вперед, кисть разворачивала клинок, нога делала выпад, и в тот момент, когда острие клинка оказывалось напротив сердца противника, он пронзал живую плоть. Одно движение. Один взмах. Один удар…
В этом мире ничего не слышали об искусстве яйджитсу. Поэтому, когда первый из тройки, стоявшей перед Гроном, начал заваливаться набок, все изумленно замерли. Грон сделал еще шаг, заходя сбоку от падающего трупа, рывком выдернул лезвие ангилота из еще горячей плоти и тут же ударил снова, прямо над заваливающейся на землю головой мертвеца, то есть как бы сквозь барьер падающего тела. Этот удар также оказался неожиданным для его противника и потому тоже достиг цели. Хотя на этот раз противник оказался всего лишь ранен, но полноценно сражаться, после того как тебе распороли бок на восемь пальцев в глубину, уже невозможно. Поэтому спустя всего несколько секунд после начала поединка Кабан внезапно обнаружил, что остался один. Это было не просто неожиданно – это было невероятно. Никто и не думал, что Грон решит сражаться одновременно с тремя – по традиции каждый, вызвавший наемника на поединок, выходил против него один на один, по очереди. Но Грон напал сразу на троих. И двое из них уже валялись на утоптанной земле плаца, один мертвый, и второму, скорее всего, грозила та же участь. Ибо никто не сомневался, что жемчужник оноты вряд ли будет оказывать помощь наемнику, бросившему вызов онотьеру. А в любом другом случае человека с разрубленными ребрами ждет неминуемая смерть.
Грон отступил на пару шагов назад и, демонстративно повернувшись к Кабану спиной, нашел глазами Пурга, который тоже прибежал к тренировочному плацу. И вообще, похоже, здесь собралась вся онота. Хотя как почти тысяча человек могли разместиться на казарменном дворе, Грон не представлял.
– Уберите тела, – коротко приказал он Пургу и снова развернулся к Кабану Шагубу.
Тот стоял бледный, с помертвевшим лицом. Ну еще бы, он ожидал совершенно другого развития ситуации.
Грон несколько мгновений разглядывал Кабана, а затем неодобрительно покачал головой.
– Ладно, покончим с этим, – негромко произнес он, шагнув вперед и поднимая ангилот на уровень груди.
Кабан махнул гуром. Гур длиннее ангилота почти на пятнадцать пальцев, а Кабан был довольно искусным двуручником. Но его мышцы были закрепощены страхом, который уже поселился в его сердце, поэтому его удар получился слабым, неуклюжим и медлительным. Грон просто шагнул в сторону, пропуская удар, а затем этак замедленно, небрежно, так, как никогда бы не рискнул проделать это в обычном бою, вонзил ангилот в горло Кабану. Клинок пробил глотку насквозь и, разрубив позвонки, вышел в районе затылка. Руки бывшего онотьера разжались, и тяжелый гур со звоном обрушился на землю. Грон несколько мгновений продержал обмякшее тело Кабана подвешенным на своем ангилоте, а затем плавным движением выдернул клинок. Труп упал на утоптанную землю. Грон несколько мгновений смотрел на него, затем поднял глаза и обвел взглядом лица стоящих перед ним людей.
– Кто-нибудь еще? – очень тихо спросил он.
Но так как стоявшие вокруг него, в тот момент когда взгляд Грона коснулся их лиц, буквально затаили дыхание, все его прекрасно услышали. Это был ключевой момент. Грон вовсе не собирался устраивать кровавую бойню всем крикунам и горлопанам. Наоборот, он рассчитывал, что трех смертей будет достаточно, чтобы у подчиненных навсегда исчезла охота бросать ему вызов. Чтобы тот, кому по тем или иным причинам что-то не нравилось, счел бы для себя за лучшее просто по-тихому покинуть оноту, не обостряя отношений с онотьером. Поэтому он вступил в бой сразу с тремя. Поэтому он убил так. Но все это было возможно, если он сумел показаться настолько убедительным, что ни у кого сейчас не возникнет мысли пойти по стопам Кабана Шагуба и снова бросить ему вызов…
Секунды текли. Толпа молчала. Наконец Грон решил, что драматическая пауза слишком затянулась. Он перестал изображать из себя статую возмездия и, чуть наклонившись, воткнул в землю измазанное кровью острие ангилота, после чего выдернул клинок и легким небрежным жестом вогнал в ножны. Толпа облегченно выдохнула. Но это был еще не конец.
– Это моя онота, – все так же тихо, заставляя людей снова затаить дыхание и напрячь слух, произнес Грон, – поэтому, если кому-то не нравятся мои порядки, ему лучше уйти. Пока для этого есть возможность. Потому что когда на него обращу внимание я… – Он оборвал фразу.
И в этот момент со стороны конюшни послышался резкий звук плети. Как будто иллюстрируя, кто из четверых сделал более правильный выбор в том, как следует относиться к словам Грона.
