— Ну, э-э-э…
Центор с трудом оторвал взгляд от зеркала и уставился на маячившую перед ним спину, но это ничуть не облегчило положение. Просто удивительно, как много женщина может выразить спиной. Поэтому попытка центора хоть немного сосредоточиться и привести в порядок пришедшие в полное расстройство мысли потерпела полную неудачу. А Госпожа уже закончила с грудью и, опустив руки, слегка сдвинула полотенце ниже на бедра, обнажив глубокий, рельефный пупок, отчего у центора пересохло в глотке, и снова спросила, теперь уже несколько иным, томным голосом:
— Ну так как, офицер, как настроение ваших людей? Я жду ответа.
— Э-э-э, все нормально, Госпожа.
Это было не совсем правдой (а вернее, совсем не было правдой, солдаты ворчали и даже верный молчун Кранк заметно помрачнел), но ответить по-другому в этот момент он не мог. Однако этот ответ, по-видимому, ее не удовлетворил. Она повернулась к центору всем телом и шагнула к нему, отчего ее обнаженная грудь почти коснулась его накидки. После сего действия центор начал сомневаться в прочности ткани собственной набедренной повязки, уж больно могучие усилия были направлены на то, чтобы ее порвать.
— Это правда, офицер?
Центор, сделав героическое усилие, сумел-таки оторвать взгляд от ее груди и перевести его на лицо (ему казалось, что даже скрипнули глазные мышцы, отдавшись резкой болью в висках), но ее лицо оказалось ничуть не меньшим испытанием. Похоже, эта кошка специально подвела брови и нанесла краску на веки и губы или сделала еще что-то такое, что делают женщины, когда хотят, чтобы мужчина потерял голову. Во всяком случае, еще ни одна женщина не действовала на него ТАК.
— Э-э-э, не совсем. Но вам… не стоит беспокоиться. Мои солдаты… это самое, они верны мне и… я готов выполнить любое ваше пожелание.
И тут она подошла еще ближе, КОСНУЛАСЬ его своей обнаженной грудью и обдала горячим дыханием. Центор окаменел. Несколько мгновений ее глаза загадочно мерцали в двух пальцах от его глаз, а ее дыхание ласкало его губы, потом она отодвинулась и, повернувшись, грациозным движением протянула руку к ложу. Взяв легкую накидку из тончайшей шерсти, она накинула ее на свои плечи и благодарно (центору очень хотелось, чтобы это было именно так) кивнула.
— Что ж, офицер, я рада, что сделала правильный выбор. Вы сразу показались мне человеком, достойным моего доверия. Спасибо за верность. Я умею за нее вознаграждать. — Она опустилась на ложе. — Вы можете идти.
Центор, о чье лицо сейчас можно было зажечь свечу, пулей выскочил из шатра и, торопливо пробежав мимо костра, рванул в пустыню, где остановился лишь через полторы сотни шагов. Дрожащими руками он вытер лицо, покрытое испариной, и рухнул на песок, ах… вот ведь… вот Щерова мошонка, он, который провел в казарме большую часть своей жизни, не находил слов для того, чтобы обозвать эту тварь. Какой позор! Центор страдальчески сморщился и просунул руку себе между ног. Кончить в набедренную повязку, будто пятнадцатилетний пацан… и от единственного прикосновения. Центор стиснул кулаки и тихо взвыл от бессилия. Ведь, несмотря на всю свою злость, он осознавал, что эта сучка поймала его на крючок. Теперь он не сможет спокойно ни спать, ни есть, ни даже дышать, потому что перед его глазами все время будет стоять эта роскошная грудь, стройная нервная спина и изящная щиколотка. И даже если бы он сейчас бросил все и умчался в пустыню, то дня через два все равно приполз бы обратно, будто побитый пес. О великая Магр, он всегда боялся женщин и не доверял им. Даже к проституткам он ходил раз в пять реже, чем другие гвардейские офицеры. И вот такой поворот…
Он вырос в школе при храме Щера. Туда попадали дети матерей, которые пришли в главный храм Магр, чтобы перед ликом богини совершить ритуальное самоубийство. Когда он подрос достаточно, чтобы задавать вопросы, его стало интересовать, почему у других есть матери и отцы, а у него нет. Как-то он задал этот вопрос Наставнику, улучив момент, когда тот был в изрядном подпитии. Поэтому ответ Наставника оказался не совсем таким, какой прозвучал бы из его уст в ином случае. Наставник пьяненько рассмеялся и, покачнувшись, заговорил непослушным языком:
— А-а-а, эта дура удавилась… они все удавились… все… а я теперь вожусь с ихними щенками… во жизнь-то досталась… они выбросили детей на помойку и ушли… — он ткнул рукой куда-то вверх, — к Магр. А мне теперь мучайся… — И он заплакал пьяными слезами от жалости к себе. А центор на всю жизнь запомнил охватившую его детскую обиду на мать за то, что она ушла к богине и бросила его одного на этой земле. И эта обида послужила первопричиной его настороженного отношения к женщинам. Потому что именно тогда он осознал простую истину: «Женщины-предательницы». Поэтому, когда он подсмотрел, как девочка из соседнего класса, за которой он пытался неуклюже, по-мальчишески, ухаживать и которая казалась ему в тот момент воплощением его самых жарких мечтаний, вполне сноровисто обслуживает в сарае за дарохранительницей сразу двух младших жрецов, в стену его недоверия добавился еще один кирпичик. Так что когда старая гадалка в храме Магр нагадала ему, что свою смерть он примет от руки женщины, это предсказание легло на подготовленную почву. И сколько ни говорили ему сослуживцы, что эта старая стерва делает такие предсказания каждому второму посетителю, он продолжал упорно сторониться женщин, решив, что если уж так ему написано на роду, то надо по крайней мере постараться отдалить этот момент. Но где-то в глубине души центор был готов к тому, что эта роковая встреча однажды произойдет. Именно поэтому он так и не воткнул кинжал в податливое горло…
Минут через двадцать центор поднялся на ноги, вздохнул и, устало передвигая ноги, пошел туда, где горели костры его солдат.
А в шатре между тем шел совсем другой разговор.
— …я слышал твое дыхание. Ты пыталась его обольстить! И не смей отпираться, Эсмерея… — Молодой раб с пунцовыми от возмущения щеками сердито притопнул ногой.
Эсмерея растянула губы в легкой улыбке, в которой только очень внимательный взгляд мог бы разглядеть намек на пренебрежение, и нежно провела рукой по густым волосам стоящего перед ней юноши.
— Успокойся, милый, если ты будешь так кричать, наша с тобой сокровенная тайна скоро станет известна всем. И тогда нам обоим грозит смерть.
Юноша снова сердито топнул ногой, однако сбавил тон:
— Но я не могу видеть, как ты вертишь обнаженной грудью перед этим солдафоном.
Эсмерея поднялась с ложа, томно потянулась всем телом, гибким движением на мгновение прильнула к стоящему перед ней молодому человеку и легонько укусила его за ухо.
— Оставь, милый, ты же знаешь, прежде чем я смогу открыть наш с тобой секрет Хранителю, я должна завоевать достаточно прочное положение в Ордене. Потому что только Орден может защитить нас от преследования твоих могущественных родственников, а затем и вернуть тебя на трон. А для этого мне нужен этот грубый солдафон. Да и многие другие, которых нам еще предстоит встретить. Только вы, мужчины, можете увлечь людей своей смелостью, верой и мужеством, а у нас, женщин, в распоряжении один-единственный инструмент, и меня с детства учили владеть им в совершенстве. И я не имею права не оправдать доверия моих учителей. — С этими словами Эсмерея отстранилась и, присев на край ложа, зябко обхватила себя за плечи руками. — Неужели ошибка, которую я совершила, полюбив вас, принц, послужит причиной моей гибели, а все слова о любви и терпении, которые вы мне говорили, всего лишь низкая ложь? Юноша несколько мгновений молча стоял, переминаясь с ноги на ногу, потом протянул руку и, коснувшись ее плеча, покаянным тоном произнес:
