Толпа взволнованно зашумела. Люди переглядывались. Толла перевела дух и снова вскинула руки:
— Там, за морем, в Горгосе и дальше, есть люди, которые, презрев богов и духов предков, возомнили себя властителями судеб. Они вознамерились стереть с лица земли этот мир, поднять моря и послать их на землю, обрушить горы и превратить в овраги поля. Дабы основать на месте нашего новый мир, в котором они стали бы властвовать. И сегодня я, базиллиса, которая не смогла защитить от них своих детей даже в собственном дворце, говорю вам: ОНИ СДЕЛАЮТ ЭТО! Я ЗНАЮ! — Она снова замолчала, но на этот раз над площадью царила мертвая тишина. — Вы никогда не задавали себе вопроса, люди, почему они украли именно меня? Не я была их целью. На протяжении многих лет они пытались убить или как-то еще остановить моего мужа. Того, кого вы знаете под именем Великий Грон. Но это не настоящее его имя. Эти люди, которые именуют себя Орденом, сумели отринуть власть Эора и Эноллы и запечатать наш мир. И тогда боги отправили нам в помощь своего посланца, наказав ему спасти мир от ужасной участи. И ОН ПРИШЕЛ.
Толла вновь умолкла. Толпа взволнованно шумела, люди переговаривались, для многих боги стали чем-то вроде лишнего горшка на полке, о котором вспоминаешь во время большой уборки, а все остальное время он тихо стоит в уголке: и не мешает, и есть не просит, а тут базиллиса говорит такое… Толла опять заговорила:
— Если им удастся остановить его, то спустя ровно восемь лет Орден выполнит то, что задумал. И наши дети погибнут вместе с нашей землей. И не ждите от них милосердия! Вспомните, что они уже сделали с моим сыном. Мы должны остановить их. Иначе мы не народ!
Несколько мгновений Толла смотрела на площадь затуманенными от слез глазами, а потом резко повернулась и покинула балкон.
К вечеру в ее комнате появился Франк. Толла играла с сыном, но когда вошел брат, она поцеловала Югора, позвонила в колокольчик и вызвала няню. Оставшись наедине с Франком, она спросила:
— Что говорят в городе? Франк покачал головой:
— Ты сделала смелый шаг, сестра. Ведь тебе могли бы не поверить, решить, что ты помешалась на почве… Ну ты понимаешь.
— Да, могли, — сказала Толла, — но я спросила: что говорят в городе?..
— Вспоминают подвиги Великого Грона. И, знаешь, многие сходятся на мысли, что такое действительно возможно только для посланца богов. — Он посерьезнел. — Но главное, знаешь, какой клич я услышал на улицах города? — И он вполголоса выкрикнул, воздев над головой сжатый кулак: — За руку Югора!
— Тогда… — Она тоже вскинула кулак и, зло сверкнув глазами, глухо произнесла: — За руку Югора!
Три зимних луны по Элитии растекалась ярость. Это было необычно, невероятно. Люди могут вспыхнуть сильной яростью в какой-то момент, но, как правило, человек быстро перегорает, и бешенство быстро проходит. Сейчас все было не так. Люди, услышав о Югоре и о том, что рассказала базиллиса, сначала просто ворчали — какие твари живут за морем, детей не щадят. Потом эти разговоры ширились, женщины, обсудив все в своем кругу, начинали испуганно теребить мужей. Люди подолгу задумывались над тем, что ждет их самих и их детей, и постепенно в разговорах за кувшином домашнего вина начинали стискиваться зубы и кулаки, а взгляды даже самых суровых, бросаемые на лохматые детские головки, полнились нежностью и тревогой. И вот уже кузнецы раньше, чем обычно, разжигают горны, старательно вспоминая о том, как куется лезвие меча или добрый шлем. Крестьяне, ковыряясь в железном хламе, собирают и тащат в кузню обломанные серпы, косы, зубья борон и, протягивая на заскорузлых ладонях откопанные медяки, неуклюже просят перековать их на что-то более грозное. Старые деды вытаскивали доски, подготовленные на домовины, и, в который уже раз придирчиво осмотрев их, сообща нанимали упряжку быков и везли в город к щитовикам, а потом, устроившись в сторонке, внимательно смотрели за тем, как добрый дуб превращается в мощный пехотный щит, окованный железом и с блестящим бронзовым умбоном в центре. И когда они возвращались обратно, в деревни, никто и не думал поднимать их на смех, как случилось бы еще пару лун назад. В городах на заброшенных пустырях вдруг сами собой начали появляться плацы, на которых можно было встретить горшечника и толстого купца, нищего и шустрого приказчика, молодого жреца и крепкого лавочника или владельца таверны. Все они старательно месили зимнюю грязь под хриплые выкрики старых сержантов и сотников, прошедших под знаменами Грона прежнюю войну. Цехи кузнецов-оружейников, заметив, что сильно возросло число заказов, неожиданно приняли решение снизить цены. Даже те, кто никогда не состоял в сословии гоплитов, выгребали последние деньги и покупали оружие. Систрархи городов заботливо ворошили запасы оружия и военных припасов и спешно ремонтировали телеги.
Страна поднималась на войну. С первыми теплыми днями на плато, раскинувшемся в двух часах пути от Эллора, там, где стояла армия в начале прошлой войны, возник стихийный военный лагерь. Сначала люди приходили в одиночку и семьями, но чуть позже стали появляться уже маршевые полки городов и цехов. Ветераны прошлой войны устраивали бурные встречи. Порой, когда прибывали старые знакомые, у костров засиживались допоздна, но с утра опять начиналась жесткая подготовка, потому что «Так учил Великий Грон». Ко Дню весеннего поцелуя на плато скопилось уже почти сорок тысяч человек, но поток только начал разрастаться. В этот же день трое богатейших столичных купцов заявили, что готовы выложить по десять золотых каждому, кто поднимет меч возмездия. Но старшина цеха ткачей, к которому они обратились с предложением, сурово ответил:
— Никто не меняет жизнь детей на золото. Каждый решит для себя сам.
Эти слова разлетелись по стране, как и то, что после такого ответа купцы просто раздали по тысяче золотых. Морские торговцы разрывали выгодные сделки, отказываясь отправляться за море на своих кораблях, и объясняли это тем, что их корабли скоро не будут лишними и дома.
Спустя четверть в военный лагерь пришел полк, сформированный из студентов университетов Роула. Их тут же разобрали в расчеты боевых машин. Крестьяне ладили вдоль дорог, ведущих к портам, бревенчатые сараи и свозили туда зерно и вяленое мясо, выставляя охотников ожидать спешащие воинские отряды и выдавать им пищу. К исходу луны, после Дня весеннего поцелуя, поток людей превратился в огромную реку. В восточных районах появились деревни, в которых все мужское население было либо пятнадцати, либо шестидесяти лет от роду. Но люди все шли и шли. Толла каждый день принимала во дворце депутации купцов, цехов, Всадников из различных районов страны с пожертвованиями на войну.
К середине весны, когда в портах скопилось почти две тысячи кораблей, каждый из которых мог везти не менее сотни воинов, армия двинулась к побережью. Толла и Югор ехали в простой боевой колеснице со снятыми косами на осях. Часто к Толле подходили депутации от различных полков и просили позволить понести мальчика, который уже стал живым символом будущей войны, рядом со своим знаменем. А на знаменах под названием города или области была вышита раскрытая детская ладонь и девиз: «За руку Югора!»
