— Ты кто?
— Конь в пальто, — сурово молвил футболист и, не обращая внимания на застывших в разных концах комнаты мужчин, прошел в коридор.
Однако прежде чем выйти из комнаты, он обернулся и, глядя на остолбеневших мужиков, сообщил:
— Ментов не вы вызывали? А то они уже во дворе выгружаются.
Услышав эту новость, один из мужиков бросился к балкону, чтобы уже через несколько секунд вернуться обратно.
— Точно, менты прикатили, — подтвердил он только что услышанное. — Но они в соседний подъезд ломанулись.
Кадилин услышал эту реплику уже в коридоре, открывая входную дверь. На лестничной площадке было пусто, только на первом этаже, заходилась в лае собака и слышались возбужденные голоса сразу нескольких человек. Этот шум был совсем некстати, и Кадилину не оставалось иного выхода, как отступать другим путем — через чердак. Здесь его ждало серьезное разочарование — на двери висел огромный амбарный замок. Подергав его пару раз; Кадилин, к своему большому огорчению, понял, что местный домоуправ человек исполнительный и к своим обязанностям относится исправно. В тот момент, когда футболист уже распрощался с надеждой в очередной раз благополучно уйти от погони, кто-то толкнул его в спину, и он вновь услышал голос пучеглазого:
— Че, застрял, мужик?
Кадилин обернулся и увидел на лестнице все тех же двух незнакомцев. Причем у обоих в руках были большие хозяйственные баулы, так любимые «челноками».
— Да вот — замок на двери, — ответил Кадилин на вопрос незнакомца.
— Замок — фигня, — процедил сквозь зубы пучеглазый. — Ну-ка, отвали в сторону.
Кадилин подчинился и уступил дорогу пучеглазому. Тот ловко скинул с плеча баул и извлек из внутреннего кармана кожаной куртки увесистую связку отмычек. В следующую секунду одна из них легко вошла в отверстие замка, раздался слабый щелчок и замок открылся. Не говоря ни слова, пучеглазый вынул его из петель и повесил на дверную дужку. После этого он подхватил баул и первым исчез в чреве чердака. Следом за ним в темноту шагнули его напарник и Кадилин, который, замыкая процессию, не забыл плотно прикрыть за собой дверь.
Добежав до ближайшего слухового окна, беглецы выбрались на крышу и, стараясь ступать как можно тише, направились к дальнему концу здания. По словам пучеглазого, который, как понял Кадилин, идя на дело, успел провести рекогносцировку, там должна была быть пожарная лестница. Так оно и оказалось. Перекинув баулы за спину, оба незнакомца первыми ступили на лестницу, а футболисту вновь пришлось замыкать процессию.
Спустившись на землю, беглецы, ведомые все тем же пучеглазым, бросились бежать прочь от здания, в котором их едва не схватили стражи порядка. Бежали они не долго. Оказывается, в соседнем дворе новые приятели Кадилина оставили автомобиль — темно-синюю «Ниву» — и теперь, сноровисто забросив баулы в багажник, собирались на нем скрыться с места преступления. Кадилин не рассчитывал на то, что мужики, оказавшись в безопасности, вспомнят и о нем, но ошибся. Усаживаясь за руль, пучеглазый, обращаясь к футболисту, сказал:
— Чего встал как вкопанный? Лезь быстрей в машину!
Повторять приглашение дважды не понадобилось — Кадилин без промедления забрался в салон автомобиля, и в следующую секунду машина рванула с места.
Отдел по борьбе со сводничеством и притоносодержанием, куда направлялись Громов и Дробыш, был создан в МУРе в начале 90-х. Причем сформировали его по настоянию верхов скорее для отписки, чем для реальной работы. В картотеке МУРа на тот период числилось 602 проститутки, а в отделе работало всего десять оперативников, которым начальство выделило в качестве технической помощи один раздолбанный автобус, который сами проститутки прозвали «штопаным кондомом».
Отдел работал не покладая рук, однако в ситуации, когда проституция стала серьезной проблемой для города, держать руку на пульсе становилось все труднее и труднее. Если в 1993 году в Москве насчитывалось семьдесят притонов и агентств по оказанию интимных услуг, то уже через год их число перевалило за тысячу. Естественно, чтобы бороться с такой прорвой подобных заведений, десяти сотрудников муровского отдела было недостаточно.
И все же, несмотря на явный дисбаланс в расстановке сил, муровцам удалось главное — создать богатую информационную базу на обитателей столичного дна, в частности на жриц любви. И одним из признанных специалистов в этом деле считался старший оперуполномоченный отдела по борьбе со сводничеством и притоносодержанием МУРа Семен Гурзо, которого сами коллеги по работе называли «профессором проституции».
Когда Громов с Дробышем пришли на этаж, где он работал, их встретил его коллега — Андрей Муратов, который сообщил, что Гурзо на данный момент сидит в буфете. Пришлось спускаться вниз — на первый этаж. Весь путь до буфета Громов молчал, а вот Дробыш, наоборот, забрасывал Муратова вопросами по горячо любимой им теме.
— Послушай, Андрюха, ваш Гурзо действительно лихой знаток столичных проституток?
— И не только столичных, — многозначительно поднимая указательный палец, отвечал Муратов. — Ты вот, к примеру, знаешь, кто такие оираны?
— Кто?
— Средневековые японские проститутки, сродни нашим нынешним путанам. Об изысканности и утонченности их манер в Японии слагали легенды.
— Надо же! — восхищенно качал головой Дробыш. — Вот бы такой оиране впендюрить от Вани.
— А что такое генисеи, знаешь? — явно получая удовольствие от собственного превосходства, вновь спросил Муратов. — Это публичные дома во дворцах первых королей Галлии. Умели жить люди!
Выдохнув протяжное «да-а», Дробыш тем самым выразил полное согласие с последней репликой коллеги.
Когда они пришли в буфет, посетителей там было немного и найти в зале Семена Гурзо не составило особого труда. Тот в одиночестве сидел за одним из столов в дальнем углу, жевал шницель и запивал чаем. Когда процессия приблизилась к столу, Муратов поздоровался с Гурзо за руку и коротко представил своих товарищей. Собственно, Громова ему можно было не представлять, потому что Гурзо был с ним уже знаком — пару раз сталкивались по работе. Однако на этот раз им предстояло познакомиться поближе.
— Чем обязан коллегам из «убойного»? — спросил Гурзо у коллег, когда они сели за стол напротив него.
— Как говорят французы: «Шерше ля фам», — коротко ответил Громов.
— И кто же эта «фам»?
— К сожалению, имя нам не известно, только прозвище — Афина. Тебе оно что-то говорит?
— Еще бы! — ответил Гурзо. — Диана Романиди по прозвищу Афина. Гречанка по отцу и русская по матери. Двадцать два года, не судима, проституцией занимается с девятнадцати лет. В основном тусуется в гостиницах «Националь», «Международная», «Континенталь», «Россия».
— Сеня, она нам нужна до зарезу. Где ее сейчас можно найти? — подал голос Дробыш.
— Думаю, в данную секунду ее трахает какой-нибудь лощеный иностранец, — ответил Гурзо. — Короче, отыскать ее будет трудно.
