Растения уже начали скрывать этот человечий мусор – опутывали его вьюны, склонялась над ним крапива, чтоб сбросить семена.
– Санитарная очистка, – пробормотал Алексей; резко отвернулся, пошел к колодцу, хотя уже видел, что его нет.
На месте колодца была кучка исщепленного дерева, валялся обрывок цепи… Алексей представил, как к колодцу подъехал бульдозер, смял отвалом хлипкую крышку, срубик, провернулся на этом месте, уничтожая то, за чем пылёвцы следили из поколения в поколение, что оберегали и считали чуть не главным сокровищем. Хоть и рядом река, а во время половодья, после ливней из нее и скотина пьет неохотно – больно грязная.
В деревне было три колодца, и наверняка два других тоже засыпаны… Как-то Алексей услышал, что при саночистке первым делом разрушают колодцы. Тогда мысленно отмахнулся от этой новости: «Сочиняют уже всякое, до кучи», – а теперь убедился. Наверное, чтобы окончательно сделать место нежилым, и заваливают, зарывают гусеницами бульдозеров… В тайге каждый ключ очищен, на сучке рядом висит кружка или берестяной стаканчик. А тут… Что ж, понятно, – нет питьевой воды, и уже проблема провести здесь хоть несколько часов…
Вокруг избы Гусиных все снесено, изломано. На дворе стоит диван, явно не гусинский, откуда-то притащенный, несколько стульев, стол. Кострище, воткнуты две рогатины, рядом валяется закопченная жердина. Что-то варили… Наверное, сжигатели-санитары. А в избе, видать, ночевали. И оставили на всякий случай – может, еще какая бригада прибудет доделывать, дочищать. Да вот хоть эти, эксгуматоры.
Закурил, глянул в сторону кладбища. Там так и стояли высокие, стройные сосны. Не повалили. А доказывали, что территория кладбища тоже уйдет под воду. Значит, вместе с лесом? Или спилят после того, как заберут покойников?
В голове от вопросов, на которые у него ответов не было, закололо. Захотелось спрятаться и уснуть… Надо занять себя чем-то…
Мошка хоть и не кусала почти, чувствуя близкую осень и свою смерть, но донимала, сигаретный дым почти не пугал ее; хотелось пить, и Алексей корил себя, что не взял какую-нибудь мазь от комаров, воды. А ведь на кухне стоит пятилитровая пластиковая бутыль… Даже и мысли не возникало ехать на реку с запасом воды. Раньше, в детстве, купаясь или рыбача, частенько пили из нее. Единственное – боялись конских волосов, поэтому не припадали губами, а зачерпывали воду ладонями. И потом, когда перед школой сдавали анализы, ни у кого вроде не обнаруживалось глистов или что там бывает…
Достал мобильный телефон, проверил, есть ли связь. Думал узнать у Ткачука, как там паром, скоро ли планируют добраться. Он-то долетел удивительно быстро. Хотя чего тут удивительного – все шиверы сгладились, течения почти никакого.
Связи не было. Мобильные и раньше ловили здесь туго. Алексей потоптался у крыльца – и тянуло войти, и как-то тошно становилось при мысли, что сейчас увидит внутренность чужого, давно оставленного жилища. Оставленного, много лет простоявшего запертым, а потом вскрытого… Как потревоженная гробница где-нибудь в Египте.
Заходить не стал, направился к лодке. Дождется людей – тогда уж. И на могилки лучше не одному. Комариный писк немного спасает от полной, давящей тишины, но все равно жутковато. Представляется, что сейчас из леса начнут выходить люди. Медленно, неверными шагами. Выйдут и начнут оглядываться, ища деревню… «Тьфу, насмотрелся ужастиков…» А воображение продолжало дергать нервы – закричал жалобно коршун, и Алексей вздрогнул…
Что ж так во рту горит?.. И не жарко, и по дороге выпил полтора литра чая из термоса, а язык прямо прилипает… Может, от ветра встречного, когда гнал сюда, или что жареной камбалы вчера поел. Или от волнения жажда…
Постоял с ведром на берегу. Смотрел на прутья тальника, торчащие из воды, будто водоросли, стремящиеся стать деревьями… Присел, зачерпнул воду ладонью, понюхал. Ничем не пахла.
Надел болотники, зашел выше колена. Сполоснул ведро, вылил. Подождал, чтобы снесло, и зачерпнул. Долго смотрел, нет ли чего. В ведре из красной пластмассы вода казалась каким-то прозрачным ягодным соком… Алексей сделал осторожный глоток, подождал, не появится ли подозрительный вкус. Нет, нормально.
– Запугали совсем, – хмыкнул и стал пить уже без опасения, как в детстве.
Ободрившись, повеселев, решил порыбачить. Примерно час-полтора у него было до парома. Да и пока они как-то будут причаливать, разгружаться, успеет сто раз вернуться.
Решил попытать удачу выше по течению, где раньше были особенно рыбные места. Вспомнил совет отца: «Побросай за нашим перекатом», – и покачал головой: не было уже никаких перекатов. Ровная гладь.
Паром припелехал около четырех часов. Алексей, попробовав то на мушку, то на блесну, поймав в конце концов щучку, возвращался на веслах деревне. Услышал бухтенье, заторопился.
Наблюдал, как осторожно подходит паром к берегу левее затопленной пристани. До суши не добрался метров десять, поэтому выгружались в воду.
– Дотянули, – ворчали мужики, – раньше надо было, пока все тут оставалось…
– По холодку хотели, а теперь поняли – не успеют. Вода-то прет.
Прибыли человек десять рабочих, милицейский капитан, четверо начальницкого вида мужчин в новеньких синих куртках и, конечно, Ткачук. Был даже священник; и он тоже, натянув болотники, спустился по сходне в воду, побрел к берегу, держа в одной руке чемоданчик, другой подтягивая рясу.
Пока рабочие разбирали инструменты, мешки, прыскались гелем от комаров, Алексей Михайлович смотрел на то, что осталось от Пылёва, которым руководил последние годы.
– Мда, – вздохнул Брюханов, чтоб не молчать, не нагнетать эту темную тишину, – лучше бы и не возвращались.
– Последнее дело осталось, – качнулся Алексей Михайлович. – Последний долг… Что, пойдем?
На кладбище боль слегка отступила. Здесь было точно так же, как и год назад, и два, и пять. Из-за вечного сумрака – кроны сосен защищали от солнца – бумажные цветы и веночки не выгорали, долго оставались яркими и свежими. Могилки казались какими-то уютными, что ли; лавочки звали присесть, отдохнуть от суеты, беготни… Хорошо было на их кладбище.
Священник раскрыл чемоданчик, разжег кадило, налил из пластиковой бутылки в чашу святой воды, достал кисточку. Один из рабочих вызвался помогать.
– Только, батюшка, – мягко попросил начальник, кажется, представитель потребнадзора, – если возможно, не очень затягивайте. И так мы как черепахи.
Вместо ответа священник запел молитву, пошел вдоль кладбищенской изгороди. Мужики прервали свои разговоры; одни, сняв шапки, крестились, другие просто стояли, пережидая торжественный обряд. Когда священник с рабочим отошли подальше, уже другой начальник обратился к Ткачуку:
– Что, Алексей… гм… – Нахмурился, вспоминая отчество.
– Алексей Михайлович, – подсказал Ткачук.
– Да, извиняюсь… Давайте определять могилы.
– В плане?
