Дождалась на станции автобус в крайцентр, уселась на своем месте, вставила в уши наушники, включила запись группы «Era». Эти композиции, в основном мрачные, готические, странным образом расслабляли ее, снимали груз усталости. Слушала, закрыв глаза, и казалось, что мчится по туннелю, сырому, темному; крылья касаются склизкого камня. Она мчится туда, где мерцает выход, где лучи солнца, где тепло, жизнь. И вот вместе с изменившейся, посветлевшей музыкой вылетает из туннеля, расправляет крылья, взмывает к облакам…
Дома все было в порядке. Дочка вела себя хорошо, получила несколько четверок и пятерок, муж заключил выгодный контракт.
– А у тебя как? – спросил без большого любопытства, наверняка зная, что услышит то же, что и в прошлые разы.
Но теперь Ольга не стала рассказывать подробности, лишь махнула рукой: ничего, дескать, хорошего.
После ужина дочка убежала доделывать уроки. Муж, составив посуду в моечную машину, прошелся по кухне, посмотрел на Ольгу, которая, будто озябнув, обхватила ладонями чашку с чаем и сидела неподвижно, в оцепенении… Подождал и сказал тихо, но убеждающе:
– Наверное, тебе нужно уйти из газеты.
– Что? – Ольга вздрогнула от голоса, обернулась. – Что, Максим?
– Говорю, может быть, уйдешь? Уволишься из газеты? Вон какая возвращаешься…
В первый момент Ольгу захлестнуло возмущение. Несвойственное ей, незнакомое – такое, что чуть не закричала… Скорее всего, усталость сказалась, обида за осажденных в Большакове людей, и Ольге представилось сейчас, что муж предлагает это не из-за жалости к ней, а из-за того, что ее статьи мешают его бизнесу. Или – что он не считает ее работу важной. Или – ему внапряг приготовить еду, следить за ребенком, когда она в командировке… Захотелось все это выкрикнуть сейчас Максиму.
Сдержалась, задавила крик. Задумалась… Да, действительно, зачем ей это? Денег работа не приносит – муж за неделю зарабатывает раза в два больше, чем она за месяц. Известной журналисткой, такой, которую бы боялись, но уважали, предоставляли бы документы, давали бы честные интервью, ей уже не стать. И наверняка никому она не поможет своими статьями, ничего не исправит. Так, слабенькая лошадка, тянущая тяжелую, набитую чужими проблемами, бедами, горем телегу…
– Но я привыкла, – сказала. – Как я… Я другого и не умею.
Максим, обрадованный тем, что жена с ходу не отвергла его предложение, присел напротив.
– Для начала – отдохни. Давай на Красное море слетаем. Или… Ну вот на Канары. Покупаемся.
– Канары… – Ольга усмехнулась.
– А что? Это копейки на самом-то деле теперь… Загранпаспорта есть… Отдохнешь, а там, если захочешь, можно, например, в «Вернисаж» пойти. Мы с ними на днях договор по рекламе прописывали, я с главредом познакомился. У них, кстати, вакансии в штате есть…
Ольга слушала и не сразу сообразила, что она слушает, что это за «Вернисаж». «А, да, журнал…» Еженедельный журнал «культурного досуга» – в нем печатаются статьи о театральных премьерах, выставках, гастролях, светская хроника. Неплохой журнал, пользуется спросом, поэтому и рекламу в нем разместить – престижно. Не любую берут. Максим – совладелец магазина-салона «Континент уюта», поэтому и взяли…
– Но ведь «Вернисаж» – это не то совсем, чем я занимаюсь. Я и в театрах раз в год бываю.
– И что? – удивился Максим. – За неделю в курс дела войдешь. Образованная, интеллигентная, молодая женщина, а мотаешься по этим деревням… Знаешь, Оль, – муж положил ей на руку свою, горячую, крепкую, – знаешь, ты мне… не обижайся только, но после своих командировок ты моего дядю напоминаешь. Он таким же после вахты приезжал. И мне страшно за тебя, Оль… Он однажды так сидел-сидел и повалился…
– Ясно, – коротко кивнула Ольга; увидела в глазах мужа испуг, улыбнулась: – Нет, правильно, все правильно. Надо менять работу.
– На Стрелке Дом искусств открыли, литературные вечера проводят… В театре, действительно, сто лет не были. – Голос Максима все креп. – Вообще, Оль, что-то мы с тобой закрутились. А мы ж еще молодые с тобой! Надо как-то осмысленней жить, полней.
Ольга покачала головой:
– Надо.
На другой день поехала на работу с решением объявить, что увольняется. Выбрать момент и объявить… Конечно, нужно бы сначала побывать в «Вернисаже», поговорить, убедиться, что есть вакансии и она принципиально подходит, обсудить условия и обязанности. Но после вчерашнего разговора с мужем Ольга словно другими глазами увидела свою жизнь и решила: так дальше нельзя. Привыкла, вросла в этот умирающий «Голос рабочего», нашла свою журналистскую темку и решила, что другого нет и не предвидится. А ведь это самообман, просто лень искать лучшее.
Впрочем, даже не эта мысль стала решающей. «А ведь если бы, когда я у Марины ночевала, – пришло в голову уже когда почти уснула в своей кровати, рядом с мужем, – эти зэки подожгли бы! Мало ли людей сгорает. На керосинку бы свалили… И конец, и Настя – сирота!»
Аж села от страха. Била дрожь, между лопаток струился едкий пот…
Зимой Ольга часто ездила на такси. Поначалу сама над собой шутила: «Наши люди на работу на такси не ездят». Но это было и дешево – двести рублей в одну сторону, – и удобно: вызвал по телефону, и через десяток минут новенький теплый «форд» у самого подъезда, и еще минут через двадцать (если не попадешь в пробку, конечно) – у здания редакции…
Сегодня утро было морозное и ясное. Небо высокое, бледно-голубое. Лишь вдоль Енисея, который делил город надвое, – серая дымка. Она вечно там: Енисей даже в самые сильные морозы не замерзает. Выше по течению, в сорока километрах, – построенная в начале семидесятых электростанция. Вторая по мощности в России… Ольга помнит Енисей только таким, но отец рассказывал, что раньше зимой полгорода выходило на лед кататься на коньках, в хоккей с мячом играли, строили снежные крепости, а летом купались. Теперь и зимой, и летом вода в Енисее ледяная, темная. Злая, избитая турбинами, очищенная от всего живого…
Ольга расплатилась с водителем, вошла в холл, показала охраннику пропуск. Поднялась на лифте на шестой этаж. Вышла и поморщилась, будто нырнула в пыль. Старые разваливающиеся шкафы, фанерные панели, рваные подшивки газет, какие-то коробки, рулоны… Все, что раньше помещалось на нескольких этажах, теперь сгруппировано здесь, в коридоре и восьми кабинетах. Только кабинет главного редактора, Андрея Ивановича, был относительно просторен – там проводились скучные и скорбные, погребальные летучки, переговоры с разными вроде бы влиятельными людьми о том, как возродить популярность газеты, вернуть утраченные помещения…
– Привет, – поздоровалась Ольга с Надеждой Антоновной, журналисткой пенсионного возраста, – с ней они сидели спина к спине; а вообще в кабинете было четыре рабочих места, и, если кто-то из коллег брал интервью по телефону, остальные не могли ничего делать, терпеливо или же ворча ждали, когда закончится.
Сейчас в кабинете находилась только Надежда Антоновна, листала какую-то книгу.
