Грон дал шенкеля, и конь прыгнул вперед, переходя на галоп. Грон откинул руку назад, вспоминая забытое ощущение того, как сила стекает с руки на лезвие клинка, а лезвие становится продолжением руки. За шаг до первой лозы вскинул руку в резком замахе и, поймав ритм, рубанул. Галопом пройдя лозу, он на скаку выдернул очищенный ствол и, резко развернув лошадь, поскакал обратно, уперев тупой конец ствола в ступню правой ноги. За три шага до кольца он подкинул ствол, развернул острием вперед и, резко выбросив руку, надел кольцо на заостренный конец. Когда он шагом подъехал к ребятам, те встретили его несколько ошеломленными взглядами. Потом Яг негромко произнес:
— Я чувствую себя как после первого дня в базарной страже.
Ливани хмыкнул и, вытащив меч, пошел рубить лозу, на ходу бросив:
— Когда твой зад превратится в одну большую мозоль, а селезенка — в большой синяк, возможно, и ты сумеешь так же.
Через две четверти Сиборн, первый из всех, прошел всю линию, срубив всю лозу и поддев кольцо деревянной пикой.
А в начале третьей четверти их попытались отравить.
Что их спасло, кроме Божьего Промысла, представить было трудно. Они остановились на обеденный привал у чудесного источника, бьющего из скалы и падающего небольшим водопадом в маленькое круглое озерцо, локтей восемь в окружности. Когда дали команду: «Разойдись», один из бойцов, худой чернявый венет Оерт, не выдержал и с разбегу плюхнулся в озерцо. Народ был сильно возмущен, поскольку никто еще не набрал воды для котлов, но Оерт в ответ на вопли и ругань только блаженно щурился и орал, что он уже луну не мылся и чувствует себя вонючей пустынной крысой, так что лучше всем заткнуться и прыгать к нему, а воду можно набрать прямо под струей водопада. Народ уже начал раздеваться, как вдруг Оерт зашипел и принялся чесаться, потом выскочил из воды и начал судорожно драть кожу, вопя и извиваясь. Все очумело смотрели на него. А Оерт, уже отчаянно крича, упал на землю и начал биться в судорогах. Его кожа приобрела синюшный оттенок, на губах выступила пена, его судороги стали непрерывными, еще через несколько мгновений он захрипел, дернулся последний раз и затих. Грон рявкнул:
— Всем отойти от источника на двадцать шагов.
Десятники, опомнившись, пинками отогнали потрясенных людей. Грон окинул взглядом окрестности и приказал:
— Яг, Сиборн, — вперед, Хирх, Дайяр, — влево, Ливани, Йогер, — вправо, взять по одному из своего десятка. Всех, кого заметите, — скрутить и привести ко мне.
Через несколько минут топот копыт затих, а Грон осторожно подошел к трупу. У того уже слезла большая часть кожи, обнажив красное мясо, а та, что осталась, висела клоками. Грон подобрал палку, предварительно убедившись, что она сухая, и повернул откинутую голову. По толпе пронесся стон. Голова Оерта представляла собой маску смерти. Грон посмотрел на толпу, в которую превратился отряд, остановил взгляд на десятке Хирха. Этот десяток сейчас больше всего напоминал испуганное овечье стадо.
— Первый, Седьмой, возьмите рогожу с телеги и принесите сюда.
Первый тут же повернулся и побежал к телегам, а Седьмой, высокий, красивый элитиец из благородной семьи, остался на месте, уставившись на труп остекленевшим взглядом. Грон нахмурился, потом выхватил сюрикен и метнул ему в мякоть левой руки. Седьмой вскрикнул:
— За что?
Грон отвернулся. Когда Первый, все еще не заслуживший свое имя Ограм, прибежал с рогожей, Грон кивнул на труп и приказал:
— Завернуть, положить на телегу. — Он собирался густо засыпать его солью и по прибытии в Роул показать приору.
Первый начал осторожно приближаться к мертвому телу. Грон поднял глаза на Седьмого. Тот стоял с оскорбленным видом, зажимая рану на руке. Грон знал, что этот нахрапистый парень изрядно мутил воду в десятке, стараясь всем дать понять, что его подчинение какому-то крестьянину всего лишь досадное недоразумение, которое немедленно рассеется, как только он потолкует с Гроном. Но сам, по-видимому, понимал, что шансов на это нет, поэтому никаких разговоров не заводил. А Хирх, по крестьянской привычке, еще немного робел перед сыном Всадника.
Грон несколько мгновений разглядывал Седьмого сумрачным взглядом, потом шагнул вперед и, одним движением выхватив меч, рубанул от плеча. Левая рука, кисть правой и голова Седьмого, с еще не исчезнувшим оскорбленным выражением на лице, отделились от заваливающейся фигуры и со звучным шлепком упали на землю. Через мгновение рухнуло и тело. Грон повернулся к десятку и произнес:
— Завтра двойное бревно, вместе с десятником, — и, молча обведя охваченные ужасом лица, приказал сквозь зубы: — Третий — в помощь Первому, Второй и Пятый, — он пнул тело Седьмого, — убрать.
С тех пор никто не мог и помыслить задержаться с выполнением его приказа.
Хирх, Дайяр, Ливани и Йогер вернулись довольно быстро. Грон путем манипуляций с обрубками Седьмого установил, что заражено озерцо. Сам источник был чист. Поэтому он набрал казан, развел огонь и, сварив похлебку, уселся есть у всех на виду. Остальные решили не рисковать. Когда подъехали дозоры, отправленные в стороны от дороги, Грон молча выслушал доклад и буркнул Хирху:
— Еще раз повторится, будешь заново завоевывать себе имя в новом десятке, — и, не пытаясь ничего объяснить хлопающему от удивления глазами Хирху, жестом отпустил его. Он ждал тех, кого послал вперед.
Яг и Сиборн приехали под утро. Когда из темноты послышался нарастающий топот копыт, сон слетел со всего отряда. Сиборн скинул с седла чье-то тело, закутанное в его собственный плащ. Грон сел, подкинул в огонь дров и отвернул верхний край — перед ним со связанными руками и кляпом во рту лежала женщина редкой красоты. На первый взгляд ей было около тридцати, и, судя по одежде, она была не из крестьян. Грон поднял глаза на Сиборна — тот зло скрипнул зубами:
— Семеро. Она главная. Дрались, что твои реддины. Мы потеряли двоих.
Яг добавил:
— Не догадались, что мы двинем вперед на лошадях. Впереди на два пеших перехода отравлены все источники.
Грон перевел взгляд на женщину, буравящую его яростным взглядом, и кивнул. Сиборн протянул ему здоровый ком из чьих-то плащей.
— Вот то, чем они травили источники.
Грон заговорил:
— Хирх.
Тот выступил из темноты:
— Я.
— Трупы захоронить, они больше не нужны.
С рассветом отряд ушел вперед. Грон перетасовал десятки, и Яг оказался свободным. Он послал его назад, предупредить караваны. Потом нагрел воды, плотно позавтракал, сполоснул котелок под водопадом и подошел к женщине, все еще валявшейся связанной у его костра. Присев на корточки, он разглядывал ее некоторое время, потом разрезал веревку, удерживающую кляп, и резким движением выдернул его. Женщина вскрикнула и застонала.
— Как тебя зовут?
— О, благородный воин, развяжи меня, я ужасно страдаю, что может сделать слабая женщина со столь могучим бойцом? Прошу тебя!
