— Запомни, — инструктировал его капитан, — опишешь товарища майора как «кликушника». Ты его наказал на крупную сумму, и он расплатился с тобой церковной «рыжухой», причем ты просек, что ее у него много.
После этого Казимир стал гулять в указанном капитаном месте, у старых пакгаузов, с большим чемоданом. На третий день его встретили трое: два здоровых жлоба и маленький, шустрый мужичок со злыми глазами.
— Слушай, фрайер, — начал шустрый, — а тебе не кажется, что товарищ Сталин велел таких жлобов, как ты, на пику сажать? — И он выхватил финку. — Гони «рыжуху», козел.
А Казимир не отрываясь смотрел на маленький серебряный униатский крестик, который дядько Богуслав не снимал даже в бане, только заворачивал в дубовый листок от веника, чтоб не жгло.
— Ты че, фрайер, уже умер? — заржал шустрый.
Казимир отбросил чемодан и скользнул вплотную к бандитам. Через несколько мгновений один жлоб лежал в пыли со сломанным позвоночником, а второй пускал кровавые пузыри из пробитых осколками ребер легких. Казимир наклонился над повизгивающим шустриком, пытавшимся отползти, волоча за собой сломанные руку и ногу, и, заглянув в округлившиеся от ужаса глаза, спросил:
— Помнишь старика из квартиры на Краснофлотской?
Тот замер, а Казимир повернулся, подобрал финку и, захватив в кулак крестик, перерезал бечевку. Потом сунул его бандиту в лицо и сказал:
— Это его, — потом повернулся и, отойдя на десяток шагов, не поворачиваясь, метнул финку. За спиной раздался судорожный всхлип, потом все стихло.
Через неделю Костров вызвал Казимира к себе.
— Вот что, Пушкевич, если еще раз сотворишь что-либо подобное… Короче, ты меня понял, — он помолчал, — собирайся, сегодня вечером вылетаешь в Пномпень. Надо помочь корейским товарищам подготовить подразделения глубинной разведки. Так что это дело как раз для тебя. Да и здесь партийные органы успокоятся. — Костров хмыкнул. — Надо же, майор государственной безопасности взялся бандитов мочить. Что, руки зачесались? — И, не дождавшись ответа, закончил: — Там для твоих рук большущее поле деятельности скоро откроется.
Через неделю Казимир, сопровождаемый комиссаром и переводчиком, двигался вдоль строя «убежденных ленинцев-сталинцев, верных последователей дорогого товарища Ким Ир Сена», скептически разглядывая выпирающие ключицы и худые шеи, которые вкупе с остекленелыми глазами демонстрировали кандидаты в разведчики-диверсанты.
— Значит, четыреста человек?
Комиссар, улыбаясь, быстро закивал головой и что-то залопотал. Переводчик старательно перевел:
— Каждый из них горит классовой ненавистью к южным капиталистам и, руководствуясь путеводным учением товарища Ким Ир Сена, готов отдать свою жизнь за дело освобождения угнетенного рабочего класса и крестьянства юга страны от нещадной эксплуатации международным империализмом.
Казимир хмыкнул:
— Посмотрим. — Он окинул строй хмурым взглядом, потом повернулся к песчаной отмели метрах в ста от поляны, на которой выстроились курсанты. — Личные вещи из мешков! Мешки наполнить песком под завязку! Построение на своих местах через десять минут. Разойдись! — Потом повернулся к переводчику: — Бегом два мешка с песком мне и комиссару.
Он оставил тридцать пять человек. Всех, кто добежал двадцатый километр. Комиссара среди них не было.
Ровно через год, когда он подготовил уже второй выпуск, его разбудил среди ночи посыльный с приказом срочно прибыть в советскую торговую миссию. Там его ждал Костров.
— Я тебе давно говорю, Пушкевич, что меня стоит бояться. — Он потер почерневшее от бессонницы лицо. — Готовь группу глубинной разведки, можешь отзывать с фронта любого из своих орлов, группу поведешь сам.
— Куда?
— Пусан.
Казимир присвистнул.
— Там же американцы!
— Вот поэтому группу поведешь ты. — Костров поднялся, подошел к шкафчику, налил две чашки вонючей рисовой водки и сунул одну Казимиру. — И запомни, если вдруг… ну… ты понимаешь… американцы не должны получить от тебя ни одного целого куска. И желательно — ни одного живого из твоих корейцев.
Казимир кивнул и вышел.
Он припомнил этот разговор, когда с остатками группы уходил из района сплошного поиска. Трижды они чудом проскальзывали мимо засад, два раза сами устраивали бойню зарвавшимся «зеленым беретам». Вторую неделю они находились под проливным дождем. Последний раз ели четыре дня назад. А за последние двое суток ни на минуту не сомкнули глаз. Карты раскисли и расползлись. После последнего боя все оставшиеся патроны Казимир как лучший стрелок забрал себе. Имея при этом в виду и приказ Кострова. Получилось два магазина к ТТ и еще восемнадцать в рожке ППШ. Когда шедший прямо за ним радист Ким рухнул на тропинку и умер, Казимир понял, что им необходимо срочно отдохнуть хотя бы час. Он скомандовал привал, а сам полез на дерево. С трудом он преодолел три нижние ветки и вцепился в ствол, ожидая, пока исчезнут круги перед глазами. Когда он сумел сфокусировать взгляд, то совсем рядом, метрах в трехстах, увидел белую ступенчатую крышу какого-то здания, похожего на храм. Почти рухнув вниз, он чуть не пинками поднял троих оставшихся бойцов, и они двинулись сквозь заросли. Когда они подошли к пагоде, один из бойцов вдруг бухнулся на колени и что-то возбужденно залопотал. Казимир, у которого не осталось сил на вопросы, ткнул того кулаком и двинулся к зданию. Ен, лучше всех усвоивший русский язык, шатнулся за ним и, едва шевеля губами, проговорил:
— Лю говорит, что это храм Белого Шлема, его хранитель — искусный воин, в храм имеет право войти только претендент на должность хранителя. Если он проиграет, то старый хранитель его убьет.
Казимир раздраженно оттолкнул Ена и шагнул внутрь. У него не было ни сил, ни желания играть в эти игры. В храме было сухо и сумрачно. Казимир облегченно опустился на пол и привалился к стене. Вдруг откуда-то из-за стоявшей в нише конструкции, напоминавшей не то башнеподобную шапку, не то шапкообразную башню, выскочил какой-то седенький старичок. Издав громкий крик, он прыгнул к дверному проему и, кувыркнувшись в воздухе, засветил в лоб Ену и Ро и повернулся к Казимиру. В это мгновение бухнул ТТ, старичка отбросило на улицу. Казимир убрал пистолет и, кивнув бойцам на старичка, буркнул:
— Пусть помокнет. Я ему бедро прострелил. Уйдем — очухается.
Очнулся Казимир оттого, что из тонких стен пагоды летели щепки, а где-то совсем рядом грохотал крупнокалиберный браунинг. В голове мелькнуло: «Достали, сволочи». Казимир перекатился по полу, резанул длинной очередью прямо сквозь стену туда, откуда раздавался звук пулеметных очередей. Послышался вскрик, и пулемет замолчал. Казимир огляделся. Бойцы были мертвы. Их расстреляли сквозь стену. Видимо, они даже не успели проснуться. Послышались команды на английском. Казимир мгновенно выпустил остатки рожка в ту сторону, и очередная команда оборвалась на полуслове. Он успел отбросить ППШ, достать ТТ и перекатиться за башнеобразную конструкцию, как на пагоду обрушился шквал огня. Через минуту огонь прекратился, сквозь дыры в стене влетели две гранаты, шарахнуло. Башнеобразную конструкцию смяло в какую-то сюрреалистическую скульптуру. Потом в проеме двери и проломах стен показались рослые фигуры в зеленой форме. Казимир открыл беглый огонь из пистолета. Он успел вновь перекатиться, сменить и расстрелять последний магазин, когда фигуры исчезли. Больше патронов не было. Он вздохнул. Пора было выполнять приказ Кострова. Казимир сунул руку за пазуху, вытащил «лимонку» с примотанной к ней двухсотграммовой толовой шашкой и взялся за чеку, как вдруг кто-то тронул его за плечо. Казимир крутанулся, выдернул чеку и посмотрел на того, кто к нему подкрался. Это оказался тот самый седенький старичок. Знаками он показал, что ему нужно отодрать от пьедестала остатки башни. Казимир, несколько мгновений поколебавшись, свободной рукой достал нож и всунул в щель, работая лезвием как рычагом.
