— Ты видел, как я разогнал эту шваль?
Вопрос был риторическим, но Грон решил добавить немного пару — люди часто более благосклонно относятся к восхищенным свидетелям их триумфа.
— О да, господин, вы зарубили троих!
— Да что троих, если бы эти крысы не струсили, я бы и остальных отправил к предкам. — И он горделивым жестом вложил меч в ножны. — Ты тоже молодец, не сбежал. — Югор шагнул к Грону. — Послушай, парень, если честно, мне не нужны погонщики, но я давно ищу крепкого слугу… давай соглашайся, много платить не смогу, но ты еще молод, побродишь со мной — многому научишься. Счету обучен?
Грон отрицательно мотнул головой:
— Нет.
— Во, — обрадовался Югор, — я тебя счету, грамоте обучу, там, глядишь, и по торговому делу приспособим. Я давно подумывал бросить водить чужие караваны и снарядить свой.
Он с таким азартом выкладывал свои планы первому встречному, что Грон твердо уверился — столь заманчивое развитие событий ему не грозит. К тому же за один сегодняшний день Югор истратил не менее пяти золотых, и если это были его обычные траты, а по всему было видно, что так оно и есть, то все, что он сейчас возглашал, было не более чем голубой мечтой. Но вот насчет счета и грамоты он, похоже, не врал, так что в такого хозяина Грону следовало вцепиться зубами, вряд ли ему в ближайшее время выпадет второй шанс приобрести начальное образование.
— О, господин, вы так добры!
— Гы, — Югор был доволен своим благородством, — ладно, раз старина Югор сказал, значит, так тому и быть, кого хочешь спроси. — Он повернулся к центру города и мотнул головой: — Пошли.
Грон проворно вскочил на ноги.
— Но, господин, разве нам туда?
— Ты что думаешь, после такого переплета можно идти на боковую, не промочив горло доброй кружкой пива?
Грон вздохнул и, подобрав свои пожитки, поплелся за Югором. Судя по всему, его обучение будет происходить в не совсем приспособленном для этого помещении, и время первого урока наступало немедленно.
— Мать-солнце дала людям пять священных чисел: палец, ноги, старец, конь и рука. Отец-луна также дал пять священных чисел: бык, пахарь, упряжка, колесница и чаша.
Югор расположился на кошме у костра в изрядном подпитии и втолковывал сии божественные откровения сидящим напротив него погонщикам быков. Все свои знания он исчерпал на первом же занятии с Гроном, и, когда до него окончательно дошло, что он уже в пятый раз повторяет одно и то же, он тут же рявкнул, подзывая попавшегося ему на глаза молоденького парнишку, оказавшегося учеником приказчика одного из уважаемых купцов Саора, и, ткнув пальцем в сторону Грона, проревел:
— Вот, расскажи ему все про письмо, счету он уже обучен.
Парнишка попался старательный и провозился с Гроном целый день. Приказчик, надеясь установить более близкие отношения с водителем каравана, на следующий день снова отправил к Югору мальчишку, но тот, едва парень попался ему на глаза, досадливо поморщился. Мальчишка служил напоминанием собственной несостоятельности. Однако Грон умело разрядил ситуацию, обратив внимание Югора на то, что приказчик предпочитает обходиться без помощника, лишь бы угодить старшему каравана. Югор от подобного объяснения тут же пришел в прекрасное расположение духа. Мальчишка моментально предстал перед караванщиком в ином свете, и теперь каждое утро Югор нетерпеливо ждал, когда у его палатки появится этот дополнительный знак его особого положения. Грон делал немалые успехи. Он понимал, что скоро ему станет не хватать сведений, полученных от мальчишки, и потихоньку начал прикидывать, с кем бы еще продолжить обучение. Югор не особо утруждал его обязанностями, и самой обременительной из них было своевременное откупоривание новых мехов с кислым молодым вином, к которому Югор прикладывался, едва продрав глаза, а также поддакивание и цокание языком во время рассказа о ночном происшествии, число нападавших в котором довольно быстро выросло до упряжки, то есть восьми, а потом и до чаши. На третий день Грон пришел к выводу, что, скорее всего, это поддакивание и являлось его главной обязанностью. Старый караванщик никоим образом не нуждался в слуге, он привык сам заботиться о себе. Однако педагогическая жилка, внезапно пробившаяся в душе Югора, настоятельно требовала выхода, и, поскольку Грон уже знал гораздо больше, чем сам Югор, тот начал учить погонщиков, подогревая их энтузиазм молодым вином из собственных запасов. Эти занятия мало давали обучаемой стороне, но позволяли учителю вдоволь посмеяться над тупостью учеников, а ученикам на халяву вдоволь попить винца, поэтому все были довольны, и на следующий день занятия возобновлялись с не меньшим энтузиазмом.
— Слушай, Грон, я не понимаю, почему ты связался с этим типом. — Гагригд, мальчишка-ученик, преподающий Грону книжную премудрость, презрительно наморщил нос. — Ты вполне мог пойти в ученики приказчика или, — он уважительно окинул взглядом бугрившиеся мышцы своего ученика, — стать воином. — Когда он произнес это слово, его глаза сверкнули.
— Я вижу, ты тоже хотел бы стать воином?
— А что, заметно?
— Ну, — Грон пожал плечами, — не всем, просто я уже не раз замечал, что когда ты произносишь это слово, то гордо вскидываешь голову, а твои глаза пылают, будто ты стоишь на колеснице, врезающейся в ряды врагов.
— О да. — Глаза мальчишки мечтательно блеснули. — Мой отец был воином, он водил в бой первую монаду систрарха Саора. — Тут он вздохнул. — Он погиб, когда мне было всего восемь зим. Мать до сих пор не пошла в храм Матери-солнца с другим мужем.
— А как ты попал в ученики?
— Ну, — мальчишка совсем по-взрослому пожал плечами, — надо было на что-то жить, мать пошла к систрарху — сейчас в Саоре властвует сын того, кому служил мой отец, — и попросила участия в судьбе сына человека, отдавшего жизнь за отца властителя. — Его глаза сверкнули. — Этот человек повелел выгнать мою мать и сказал, что у него нет времени для всяких нищенок. Но, на счастье, в этот день господин Эвром привез во дворец новые ткани. Он увидел, как все получилось, и, расспросив мать, был так добр, что взял ее в экономки, а меня принял учеником приказчика. Я полгода учился в его лавке и ходил в начальную школу при храме, а по весне он отправил меня с младшим партнером в торговый караван.
— У тебя красивая мать?
— О да. — Лицо мальчишки осветила улыбка. — Ее не раз хотели привести к подножию богини, несмотря на то что нас у нее четверо — я самый старший, — но она осталась верна памяти отца.
Грон отвернулся, боясь взглядом выдать свое понимание причин удачи, посетившей эту семью. В конце концов его мать держалась, сколько могла, — видимо, они просто дошли до ручки.
— Ну что ж, я думаю, ты должен быть доволен должностью ученика у столь известного купца.
Гагригд важно кивнул, потом собрал письменные принадлежности и свитки и поднялся, собираясь уходить. Грон вежливо кивнул в ответ и достал тубу с обрывками скобленой тростниковой бумаги. Гагригд стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу. Грон разложил листки на кошме и макнул тростниковое перо в чернила.
