Следующие две недели прошли более-менее нормально. Он уже довольно сносно освоился со сложными правилами местного этикета, и потому «адова полоса» ему больше не выпадала. К тому же и в баскетболе начали появляться первые успехи. К его удивлению, игра ему очень понравилась, и он частенько оставался на площадке после тренировки, чтобы попрактиковаться в одиночестве. Тамаров тоже вроде бы попритих. Во всяком случае, у Олега сложилось такое впечатление. Но жизнь показала, что оно ошибочно.
Однажды вечером он возвращался с очередной тренировки. Капитан посещал тренировки довольно регулярно, но сегодня его не было, и потому все разошлись немного пораньше. А Олег задержался, решив поработать над трех-очковыми бросками. Это было единственное, что получалось у него лучше, чем у других. Когда он вышел из душа и двинулся по посыпанной песком дорожке в сторону летних казарм, представлявших собой большие палатки из грубого полотна, то не сразу заметил несколько темных фигур, поджидавших его в проходе между ружпарком и батарейной кладовой. Для охотника это было непростительно, но он за последнее время несколько расслабился. Резкий злорадный голос, раздавшийся почти над самым ухом, застал его врасплох.
— Куда торопишься, щенок?
Олег остановился. Говоривший был настроен на решительные действия. У Олега засосало под ложечкой. Только этого не хватало. Тамаров стоял, привалившись плечом к стене. За его спиной виднелись еще три массивные фигуры. Было заметно, что в намечаемом спектакле Тамаров отводил им роль зрителей, собираясь самостоятельно разобраться с сопляком, существование которого рядом с собой он воспринимал как личное оскорбление. Тамаров отделился от стены и, вытащив руки из карманов, картинно тряхнул кистями.
— Ну что, щеночек, штанишки обмочил? — Он ждал аккомпанемента в виде радостного ржания трех луженых глоток. Ржание не заставило себя ждать. Тамаров приосанился и продолжил: — Правильно боишься, сучонок, сейчас дядя Рядовой будет тебя учить. — Он шагнул вперед и схватил Олега за подбородок. — А ты думал, дядя Тамаров о тебе уже забыл?
Олег отшатнулся, попытавшись освободить голову. Но Тамаров держал его крепко.
— Ша, не дергайся, пока дядя не разрешит.
Олег почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Тамаров лениво вздернул губу и, хохотнув, добавил:
— Ох, как мы засмущались, ах, как мы покраснели, а может, мы хотим попросить прощеньица? А вдруг добрый дядя Рядовой пожалеет? А вдруг он пару раз съездит по шее и отпустит? — И он вновь издевательски захохотал.
Олег, все это время старавшийся не дать рукам стиснуться в кулаки, не дать ногам сделать шаг вперед, почувствовал, как у него от напряжения закололо в висках. Он совершенно не боялся ни Тамарова, ни его дюжих дружков, да что там, после схватки с волками он понял, что может вообще никого не бояться. Кроме одного человека. Самого себя.
8
В тяжелой металлической двери заскрежетал ключ. Олег, лежавший на откинутых нарах, приподнял голову, гадая, что распахнется — маленькое оконце, забранное толстой решеткой, через которое конвойный передавал миску с кашей и ломоть хлеба, или наконец-то, отчаянно скрипя проржавевшими петлями, отойдет в сторону тяжелая дверь камеры. Куцую щель дверного оконца вновь, как и вчера, и позавчера, и всю эту неделю, заслонила волосатая рука молчаливого Рядового, который приглядывал за обычно пустовавшей гарнизонной гауптвахтой. На узкой полке под дверью появились мятая металлическая тарелка с уже остывшей похлебкой и кусок серого, с крупинками непропеченного теста хлеба. Олег прикрыл глаза и откинулся на локоть, который он подсунул под голову вместо подушки. Арестованным постельных принадлежностей не полагалось, и его ложе представляло собой всего лишь грубый топчан, сколоченный из плохо оструганных досок, и шинель с отстегнутым хлястиком вместо одеяла. Когда рука затекала, он подсовывал под голову свернутую шапку. Но в камере было слишком холодно, и потому надолго этой хитрости не хватало. Приходилось вновь натягивать шапку на голову и поджимать ноги. Слава богу, этот топчан был сбит довольно плотно и снизу не очень дуло. А в той камере, куда его заперли сразу после происшествия, между досками топчана можно было просунуть ладонь, и потому любые попытки Олега хоть немного согреться оказались абсолютно безуспешными. Впрочем, он отчаянно мерзнет и в этой камере. Холод донимает из-за голода, а может ли здоровый молодой парень наесться одной миской похлебки и ломтем хлеба в сутки? Олег в который раз попытался ответить на мучивший его вопрос: а могло ли все окончиться более благополучно?.. Первый удар Тамарова он сумел выдержать. Хотя понимал, что выбрал неверную тактику. Тамаров был из тех подонков, которые любое отсутствие сопротивления воспринимают как слабость. А бить слабых для них самое любимое занятие в мире. Но другого выхода не было. Олег печенкой чувствовал, что стоит ему хоть немного ослабить контроль, и та ярость, которая бросила его в атаку на волчью стаю и не отпускала до тех пор, пока рядом не осталось ни одного бьющегося вражеского сердца, сейчас захлестнет его с головой. А это означало, что в отличие от их первой встречи на КПП дело не ограничится сломанной рукой. Так что первый удар, от которого переносье взорвалось резкой, режущей болью, а на левый сапог звучно шлепнулся шматок иссиня-черной кровавой юшки, он все-таки выдержал. Но это ему не помогло.
— Что, щенок, совсем обосрался, — обрадовано заорал Тамаров и вновь от души замахнулся измазанным кровью кулаком. И тут зверь, так сильно рвавшийся наружу, наконец-то сорвался с привязи, на которой Олег держал его все это время, и прыгнул вперед. Лицо Тамарова вдруг как-то странно надвинулось, Олег еще заметил отблеск изумления, которое вдруг возникло в глазах Тамарова, а затем его голова начала запрокидываться под таким углом, который не был предусмотрен матерью-природой, когда она заботилась о работе шейных позвонков, а затем Олег уже больше ничего не помнил…
Он пришел в себя уже у самых палаток. В ушах стоял непонятный шум, из палаток выбегали люди, а прямо перед ним, загребая песок скрюченными пальцами, агонизировало чье-то тело. Олег несколько мгновений тупо пялился на судорожно вздрагивающее тело, а потом медленно согнул руки и поднес к глазам свои заскорузлые ладони. Руки были в крови, а между большим и указательным пальцем левой была зажата какая-то окровавленная тряпочка. Он поднес ее поближе к лицу. Тряпочка оказалась чьим-то оторванным ухом. Олег страдальчески скривился, отшвырнул мертвый кусочек человеческой плоти и опустошенно закрыл глаза. Вот и все, все надежды пошли прахом…
Следующий день начался несколько необычно. Во-первых, завтрак принесли сразу трое Рядовых. Во-вторых, и сам завтрак был гораздо сытнее, чем всегда: кроме похлебки ему приволокли миску гречишных блинов, на верхнем из которых даже поблескивали следы масла. Олег не сразу поверил такому счастью и, быстро прикончив привычную похлебку, полминуты сидел, настороженно поглядывая на выстроившихся у стены караульных, не решаясь приступать к столь лакомому блюду. А ну как это их порция, и стоит ему уцепить пальцем первый блин, как эти дюжие мужички обрушат ему на плечи свои суковатые дубинки? Но те стояли молча, и только отблеск нетерпения, возникший в их глазах во время паузы в приеме пищи арестованным, убедил Олега, что эта роскошь предназначена именно ему. И он торопливо склонился над тарелкой.
