— Жаль только, что он выступал вне конкурса, поэтому приза ему не видать, — вступил в разговор купеческий старшина Парвуса, сидевший рядом. Герцог благосклонно кивнул, но вновь ничего не ответил. Старшина покосился в сторону, откуда раздался голос, но и там тоже никого не было, и купец сник. Герцог не был склонен вести беседу, а тот, кто ее затеял, исчез, так что самым благоразумным было умолкнуть.
Награждение победителей прошло, как и ожидалось, скучно. Спустя полчаса победитель — худой парень с несколько лисьим лицом, одетый в цвета герцога Эгмонтера (совершенно законно, поскольку являлся его лесничим), закинув в колчан стрелу с золоченым наконечником, потащил, дергая за веревку, призовую телку к выходу с огороженного выгона, а еще двое, те, что заняли второе и третье место, обнявшись, направились в другую сторону. За второе место полагалась марка серебром, а за третье — полмарки медью, и эти деньги по традиции следовало пропить в таверне.
Когда герцог появился в замке, Беневьер уже был там. Герцог установил это по его лошади, скромно привязанной у дальней коновязи. Однако у него еще были обязанности, которые надлежало выполнить. А именно — обед с членами городского совета Парвуса и парой дюжин наиболее важных и влиятельных представителей населения герцогства. О боги, какие баталии разворачивались в среде купцов, ростовщиков и членов цеховых советов ради того, чтобы получить приглашение на обед к герцогу в день тезоименитства, какие интриги затевались, какие тонкие, многоходовые комбинации разыгрывались и доводились до полного успеха либо, наоборот, заканчивались полным крахом. О, сколько семейных скандалов разразилось из-за этого, сколько было разбито посуды на радость гончарам, сколько выпотрошено подушек… И никто даже не догадывался, до какой степени герцогу наплевать, кто конкретно будет у него на обеде в день тезоименитства.
Обед прошел отвратно. Герцог, впрочем, иного и не ожидал. Первые полчаса он очень скучал, слушая велеречивые славословия по своему адресу (правда, при этом сохранял на лице приличествующее случаю выражение высокомерной благосклонности) и по адресу (а куда уж деваться — надо) императора. Выражение лица он удерживал без всякого напряжения (привычка, ведь лицемерие — обратная сторона власти), а речи были до окосения однообразными и повторяющимися из года в год. Потом высокое собрание изрядно набралось и утратило способность произносить долгие речи. Однако то тут, то там какой-нибудь упрямец пытался встать и сказать что-нибудь этакое. Герцог немного оживился, но поскольку и это тоже повторялось из года в год, оживление быстро прошло. Герцог с трудом высидел «дипломатические» два часа и, кивнув мажордому, чтобы молчал, тихонько поднялся и вышел.
Беневьер ждал его в парадном кабинете. В отличие от рабочего, этот кабинет не был защищен столь уж мощными заклятиями, поскольку в нем не хранилось ничего особо важного. Вернее, кое-что важное там, естественно, было — счета, отчеты управляющих, письма, жалобы, прошения, а также кое-какая личная переписка. Более того, исчезновение кое-каких бумаг вполне могло бы доставить герцогу некоторую головную боль. Но это было сделано специально, для того, чтобы в случае чего у интересующихся сложилось впечатление, что все важное хранится именно здесь. Кроме того, в двух шкатулках, прикрытых довольно мощным магическим пологом, хранилось около шести сотен золотых и серебряных монет и полдюжины магических колец и амулетов. Короче, если бы какой-нибудь вор проник в этот кабинет, то он смог бы поздравить себя со славной добычей. И наслаждаться ею некоторое время. Ну а затем…
— Ну что, какие новости? — лениво произнес герцог, входя в кабинет. Сегодня ему пришлось изрядно нагрузить желудок. Эти тупые простолюдины: старшие мастера цехов, купцы и иные уважаемые граждане — отчего-то считали, что публичное остервенелое набивание желудка есть важнейший признак власти, родовитости и богатства. Осознав после некоторых усилий, что переубедить их будет очень нелегко, потребуется потратить слишком много сил и времени, герцог счел за лучшее оставить их при своем мнении, решив, что потакание подобному пороку три раза в год — не слишком большая плата за формирование у подданных стойкого убеждения, что их герцог в добром здравии и полной силе. Поэтому сейчас он чувствовал некоторое осоловение от съеденного и выпитого.
Беневьер склонился в глубоком поклоне, основным назначением которого было скрыть змеиную усмешку, скользнувшую по его губам. Он тоже заметил состояние герцога и получил несказанное удовольствие от того, что этот человек, могущественный и опасный, как ставший на след гхарк, в данную минуту напоминает кота, до колик в животе нажравшегося сметаны.
Герцог грузно опустился в роскошное, чем-то напоминавшее императорский трон кресло с высокой спинкой, украшенное позолотой и искусной резьбой, поднеся ладонь ко рту, деликатно рыгнул и досадливо сморщился.
— Уф-ф, нет, все-таки с таким обжорством надо что-то делать… — Он тяжело вздохнул и поднял глаза на Беневьера, лицо которого уже приняло свое обычное выражение.
— Ну ладно, что там у тебя? Ты вернулся так скоро, потому что есть хорошие новости, или?..
Беневьер сокрушенно вздохнул.
— Да, мой господин, новости есть, но… они неутешительны.
— То есть? — нахмурился герцог. Беневьер развел руками.
— Набег орков.
Герцог раздраженно скривился. Набег орков на южные пределы пограничных графств некоторое время был основной темой обсуждения на всех светских тусовках, но к настоящему моменту уже отошел на второй план, уступив место новой теме. Впрочем, неделю назад был небольшой всплеск интереса, когда на сообщения о набеге наложились слухи о том, что младшенькая из отпрысков императора помчалась на юг, задравши хвост. Однако дочери императора светским обществом давно уже были разложены на кусочки, хрящики и даже на атомы, обсуждены и проговорены, и потому всплеск интереса был слабым и недолгим. Все сошлись на том, что сей поступок «вполне в духе этой ненормальной», и благополучно забыли о нем. А поскольку герцог крайне скептически относился ко всему, что обсуждалось в свете, считая светскую жизнь лучшим способом убить время, которого ему и так не хватало, на слухи о набеге он вообще обратил минимум внимания. Ну набег как набег — мало ли их?..
— И что?
— Дело в том, мой господин, что это был не совсем обычный набег.
Герцог недовольно нахмурил брови.
— Что значит «не совсем обычный»?
Беневьер развел руками.
— Ну… я еще не слышал о набеге, после которого на двести-триста лиг в округе не осталось ничего живого.
Герцог Эгмонтер мгновенно протрезвел. Беневьер не заметил, как это произошло — подействовало ли какое-то заклинание или магический предмет, либо просто привезенная им новость оказала столь сильное воздействие, однако сейчас перед ним сидел человек, ничем не напоминавший себя самого мгновение назад.
Герцог подался вперед, стиснув пальцами подлокотники кресла так, что побелели костяшки:
— Говори!
Беневьер подобрался (всё, игрушки кончились — не дай бог сбиться или что-то упустить) и заговорил сухим, деловитым тоном…
