Она поморщилась.
– Я указала садовнику, чтобы срезал слабые, они забирают соки у сильных. Иначе погибнут те и другие.
Я буркнул:
– Разумно. Кстати, я тут какую-то хрень подобрал. Думаю, не ваша ли?
Она нахмурилась, когда я раскрыл вещевую сумку, но оттуда ударил неистовый блеск драгоценных камней. Она невольно ахнула, глаза расширились, а дыхание замерло в груди. Я видел, как ее завороженный взгляд перебирает сокровища, затем рука ее резко метнулась вперед, пальцы выхватили рубин в виде головы дракона. Тонкая цепочка заструилась по пальцам, как почти незаметная струйка чистейшей воды.
– Что это?.. Это же Камень Рортега!
Я кивнул.
– Да, я так и подумал. Рад, что сумел вам вернуть.
Она подняла голову, на лице сильнейшее потрясение, в глазах буря, я наслаждался, видя, как тысячи выражений сменяют друг друга.
– Где вы его взяли?
Я посмотрел на нее, как на красивую дурочку.
– Как где? Вы же сами мне указали башню мага! Вернее, я сам про нее спросил, больно красивая, а вы наябедничали, что тамошник у вас спер эту штуку, а вы его не успели прибить за такую наглость… Вот я и того, мимоходом заскочил, все и всех побил, порушил, это я просто обожаю, ломать так интересно, как-нибудь попробуйте крушить все в комнате… лучше в чужой – красотища! А эту штуку захватил для вас.
Она отшатнулась, глаза расширились так, что я увидел уже не всевластную принцессу, будущую королеву, а крайне изумленную женщину.
– А что… колдун?
Я отмахнулся.
– Я ж говорю, оказал некоторое неадекватное сопротивление.
– И… что?
– Был убит, – ответил я со скорбным вздохом, – при попытке покончить с собой. Наверное, ему стало стыдно своего поступка. А так я вообще-то лишаю жизни только при острейшей необходимости. Вот у вас тут надо бы почти всех в ад… а я, видите, какой тихий?.. Просто птенчик. Никого и пальцем. Ну, почти никого.
Она прошептала:
– Невероятно…
– Что? – удивился я. – Пара пустяков. Кстати, это тоже заберите…
Она смотрела настороженно, как я снял с горловины вещевой сумки стягивающий ее кожаный шнурок. Кожаная пасть раскрылась, как кимберлитовая воронка. Сияющий сноп радостного огня и света уже не бил прямым столбом, а превратился в сверкающее море.
Она ахнула.
– Откуда у вас такое?
– Блестяшки? – ответил я безмятежно. – Для ворон, сорок и женщин.
Она не двигалась, просто застыла, как статуя из благородного мрамора, когда я небрежно, словно вытряхиваю пойманного котенка, перевернул сумку. На землю с легким стуком и пощелкиванием хлынула разноцветная лавина драгоценных камней.
– Откуда… – повторила она потрясенно, почти на грани обморока, – откуда у вас… такое?
Я потряс сумку, чтобы никакой камешек не застрял в складках, бережно расправил ее и, свернув в трубочку, подвязал к поясу.
– Да как и всегда, – ответил я равнодушно и зевнул. – Рутина… Берите, берите! Женщины и сороки любят блестящее? А эти камешки так играют. Хватайте скорее, а то сороки налетят… Еще вороны подоспеют, конкуренция на марше.
Она смотрела непонимающе то на россыпь драгоценных камней, то на меня, а я гордо расправлял плечи и делал красивое лицо героя, отважного и благородно туповатого.
– Вы хоть понимаете, – прошептала она, – сколько это все стоит?
– Вы стоите больше, – сказал я галантно. – Так что красивое пусть идет к красоте. Простите, ваша светлость, я пошел отсыпаться. Ночка в самом деле выдалась… интересная.
Я повернулся уходить, она вскрикнула мне в спину, надеюсь, все еще прямую и с развернутыми плечами:
– Вы не должны отказываться от такого богатства!
Я ответил, не оборачиваясь:
– Богат тот, кто дарит.
Глава 12
Я свернул за деревья и готовился пересечь параллельную аллею, а оттуда прямая дорога в гостевой домик, в это время из дворца вышел ярл Элькреф, остановился, ослепленный ярким солнцем, прикрыл рукой глаза, мигая и морщась. Пока он давал глазам после полутьмы внутренних помещений дворца привыкнуть к залитому сверкающим золотом саду, я сам всматривался в него, еще не решив, на какую чашу весов его поставить.
Выглядит он бóльшим горожанином, чем сами горожане: подчеркнуто чист, выбрит, ухожен, в опрятной одежде свободного покроя, рубашка с длинными рукавами укрывает даже запястья, не разглядеть, тощий или толстый, штаны из тончайшей ткани с узором, пояс тонкий, чуть ли не женский, украшен мелким бисером.
Насколько я заметил, говорит и двигается сдержанно, следит за каждым словом, ни разу не повышал голоса, на лице всегда приятная улыбка общительного и коммуникабельного человека. Представить, что такой может вскочить на неоседланного коня и помчаться по степи, немыслимо.
Думаю, что этот рожденный интеллигентом еще в своем стойбище чувствовал себя чужим. Дело не в Элеоноре Гордой, все равно рано или поздно прибился бы к одному из городов, сменил бы коня на удобное кресло, а дикую охоту на юриспруденцию или что-то такое же уютное и не требующее орать злым голосом и размахивать мечом.
Так что Растенгерк, скорее всего, ошибается, рассчитывая на его помощь…
Он сделал несколько шагов, деревья чуть расступились, он ахнул, увидев ползающую на коленях гордую принцессу.
– Элеонора! Что с тобой?
Она поднялась, с прилившей к щекам кровью, блестящими глазами, чуточку смущенная и очень взволнованная.
– Смотри, – произнесла она и раскрыла перед ним ладони. Пара драгоценных камешков не удержались в переполненном ковшике и снова упали на землю. – Ой…
Элькреф мигом подобрал и бережно положил в ее ладони, но груда драгоценностей рассыпалась уже с обеих сторон. Элеонора сняла с шеи платок и расстелила на земле. Ярл торопливо собирал и складывал, не задавая вопросов, но лицо его медленно темнело.
– Элеонора, – спросил он чужим голосом, – что стряслось? И вообще почему эти камни здесь?
Она сказала счастливо, но, как мне показалось, и чуточку смущенно:
– Это тот десятник принес. Гонец.
– Откуда?
– Говорит, – сказала она тихо и оглянулась по сторонам, – убил могучего колдуна, что жил в белой башне!
Элькреф отшатнулся.
– Зачем?
Она всмотрелась в него с изумлением.
– Ты даже не удивился? Ты не спрашиваешь, как это сделал, а спрашиваешь только, зачем?
Элькреф буркнул:
– Кочевники – гордый народ. И ни перед кем не кланяются. Если маг его обидел, он убьет и мага… если сумеет отыскать, как. Наверное, этот десятник сумел. Но драгоценности… почему принес тебе?
