– Нет, – ответила она с оттенком презрения. – Почему обязательно волшебный? Насколько я знаю, просто фамильная ценность, передается из поколения в поколение. Считается, что приносит счастье. Какого-то особого счастья не было, но камешек очень красивый. Багровый такой рубин в виде головы дракона. Я его носила на груди. И цепочка к нему старинная, из серебра древней работы, очень красивая… И добро бы отобрал сам маг, а то – его ничтожный ученик!.. Ненавижу магов.
– Да, – согласился я. – Мы просыпаемся, когда на конечности начинают наступать лично нам. Спасибо за изысканную беседу, Ваша светлость!.. Я буду думать о ваших словах всю ночь.
Я поклонился и удалился, весь из себя почтительность, нарушив сразу два правила: ушел, не испросив разрешения у лица благородного сословия, да еще какого благородного, к тому же – не дождавшись, когда женщина отпустит меня сама.
Пусть, мелькнула мысль. Хорошо быть варваром, небритым героям все можно.
Глава 6
Я поставил у ложа свой старый меч, а купленный на рынке двуручник так и не подумал слезать с моей натруженной спины, подушку взбил и вместе с мешком аккуратно укрыл одеялом. Пусть всякий, кто заглянет в окно или в дверь, увидит крепко спящего. Варвар тоже может натянуть одеяло на голову.
Красивый закат воспламенил все небо, солнце медленно сползает к краю земли, а я в личине исчезника выскользнул через заднюю дверь, огляделся.
Из-за угла вышла молодая женщина, в руках медный таз, блещущий красным золотом в лучах заката, в тазу горка белья. Увидев меня, женщина заулыбалась, хотя варваров положено вообще-то пугаться, заговорила воркующее:
– Добрый вечер, господин!
– Вечер добрый, – ответил я. – Не тяжело?
Она хихикнула и подвигала плечом, стараясь, чтобы с него сползла лямка рубашки.
– Господин так добр…
– Ну-ну, – сказал я с предостережением. – Вроде бы не предлагаю помочь нести. Тем более, стирать…
Она засмеялась еще игривее.
– Господин нашел клад? Огромный, спрятанный драконами?
Я хмыкнул.
– Я клады не нахожу, а отбираю. У драконов, волшебников и всех-всех, кто не отдает добровольно. А при чем клад?
– Ведь двор говорит, – объяснила она, – что вы дали Ахне целую золотую монету!
– И что, – спросил я высокомерно, – это много?
Она сказала восторженно:
– Для нас очень много! Ахна решила теперь вообще уйти с работы.
– Не осуждаю, – сказал я. – Тут такие порядки, что даже не знаю, как вы еще не разбежались.
Она поиграла плечиками, глазами, подвигала бедрами.
– Зато здесь можно встретить таких щедрых героев…
– А-а-а, – сказал я, – ну, шансы есть, верно. Ладно, я спешу, а то бы мы с тобой… сама понимаешь…
И быстро ушел в сад, оставив ее в приятном томлении, уже чувствовала, как золото из моих карманов падает по монетке ей за пазуху.
Попетляв между деревьями, я вышел из королевского сада, тихохонько прокрался в тени, избегая встречных, за городскую стену, а там в ближайших кустах превратился в уродливую горбатую тварь, больше похожую на гарпию, чем на гордого птеродактиля. Хотя, конечно, птеродактиль тоже еще тот красавец, но по сравнению… гм… само совершенство, как Мери Поппинс.
Поколебавшись, я решил не заморачиваться дурью, эстет хренов, оттолкнулся от земли и ударил крыльями по воздуху. Взлет показался чересчур легким и непривычно стремительным, что значит – привык к личине тяжелого дракона, и не пошел по восходящей, а взвинтился ввысь, как пущенная сильной рукой стрела.
Верхушка горы еще сверкает в багровом огне, но солнце уже опустилось за край земли, внизу тяжелая, как грехи наши, тень. Я несся быстро и красиво, держа взглядом ту близкую к вершине блестящую плиту, которую присмотрел еще, когда нес Растенгерка.
Каменный выступ, словно брезгливо выпяченная нижняя губа, в длину локтей пять, а в ширину не больше трех, так что я едва-едва сумел опуститься и сложить крылья. Конечно, дракону оставалось бы только висеть, ухватившись за край, но в человеке так, боюсь, не сумею…
Я все время помнил, что надо прижиматься к стене, и когда снова ощутил себя в людском теле, меня так вжимало в камень, словно намеревался превратиться в барельеф. Краем глаза поймал бездну справа, такая же слева, а что сзади – подумать страшно, только и остается, что распластаться по каменному обрыву, отчаянный же я человек, никогда бы не подумал.
Никто не убивает сразу, подумал я, обнадеживая себя. Тем более, маги, все-таки представляют в своем лице думающую прослойку, а нам всем свойственно любопытство, что родня любознательности. А я такой гусь, что меня хоть сейчас в дипломированные переговорщики, кого хошь уболтаю и перевербую, дайте мне только разойтись и пожонглировать доводами и понятиями…
Плита исчезла внезапно. Я рухнул лицом вниз, в последний момент успел выставил ладони, упал на них, отжался и осторожно поднялся.
В толще горы появился широкий проход, пахнуло теплым воздухом жилья с едва заметным ароматом химикалий. Я поднялся на дрожащих ногах, но заставил себя приободриться, мне же недвусмысленно открыли дверь, ну пусть не саму дверь, но вход.
Пару осторожных шагов по проходу, и дыхание сперло, как у вороны при виде сервированного королевского стола с множеством золотых и серебряных ложек.
Зал настолько огромен, что даже не понимаю, как помещается в вершине горы. Далеко разнесенные одна от другой стены из грубо обработанного гранита медленно и музыкально плавно переходят в идеально выровненные, отшлифованные, а затем и украшенные богатым замысловатым барельефом. Я в полутьме, как и эта треть зала, а дальше льется золотой свет, в ясном золоте пол, стены, высокий свод, оттуда появляются и медленно опускаются словно продавливаются сквозь воду пруда, опавшие листья – пурпурные, желтые, оранжевые, багровые, и все таких чистых оттенков, что у меня защемило сердце от глупого и непонятного восторга.
И не сразу я увидел то, что должен бы увидеть в первую очередь: в глубине зала, где все так же никакой глупой роскоши, а изысканный и продуманный дизайн, три длинных стола с множеством реторт, колб, тиглей, больших и малых чаш с горящими углями, кипящей жидкостью, цветными камнями, если это камни, с толстыми пучками корешков и растворами в склянках…
В тонкостенных ретортах жидкость бурлит и клокочет, я даже на таком расстоянии ощутил сильнейший жар, но только под одной увидел жарко пылающие угли. Остальные тигли погашены, один так вообще даже не закопчен, хотя в нем плавится странный металл зеленого цвета.
Я посмотрел тепловым, в трех шагах от меня застыл в недвижимости багровый силуэт человека, меньше меня ростом, что естественно, конечности почти коричневые, зато голова полыхает оранжевым…
– Здравствуйте, – сказал я почтительно, – наслышан о вашей великой мудрости и поспешил поклониться вам, а также засвидетельствовать свое глубокое, даже глубочайшее почтение.
