– А что это за улица? С какой стороны ты заехал? Куда мы едем, Ген?
– К тете Наташе. Да вон уже ее дом…
– Вообще-то предупреждать о своих планах надо.
– Извини, Оль. Я как-то не подумал. Да мы ненадолго! Я только у нее спрошу, и все…
Генка остановился у одноэтажного домика, похожего фасадом на пряничную дачу. Но, судя по всему, домик был крепенький, ухоженный. И участок за сеткой-рабицей выглядел ухоженным, с мощенными плиткой дорожками меж цветочных зарослей.
– Папа с тетей Наташей этот дом себе купили, когда я женился, – угодливо пояснил Генка, выходя из машины. – Ну, чтобы вместе с молодыми в одной квартире не толкаться, сама понимаешь… А когда папа умер, я как наследник свою часть дома тете Наташе отдал. Теперь она тут полная хозяйка… Пойдем, она дома должна быть. Да вон, идет уже…
Вынырнув откуда-то из-за цветочных зарослей, к калитке поспешала женщина, держа на весу перепачканные землей руки. Ничем не примечательная женщина, колобок за шестьдесят с хвостиком, с блеклой химической завивкой. Открыв калитку, закудахтала радостно:
– Ой, Генашенька, а я и не ждала тебя сегодня! А чего ты бледный такой? Ты обедал сегодня? Ой, а кто это с тобой, Генаша…
Спросила и уткнулась подозрительным взглядом в Ольгу. И бровки хмарью свела. И зазвенел голосок неприятием:
– Это кто это, а, Ген?! Ты чего это, бессовестный? А если я сейчас Маришке?..
– Успокойся, теть Наташ, это сестра моя, Ольга. Познакомьтесь, кстати.
– Кто? Сестра? Какая такая сестра? Откуда?
– Это мамина дочь. Старшая. Ну, помнишь, мы с Маришкой, когда ремонт делали, письмо мамино нашли…
– Ой! Ой… Да что же это?.. Как же?.. Да вы проходите, проходите в дом. Я сейчас руки помою, чайник поставлю…
– Не суетись, теть Наташ, мы ненадолго. Мне только один вопрос надо тебе задать.
– Вопрос? Какой вопрос? Ну, тогда давайте в беседке присядем, что ль… – И, обращаясь к Ольге, почему-то пояснила торопливо: – Там, за домом, у нас беседка, ее Геночкин папа своими руками устраивал. Золотые руки были у человека.
Беседка и впрямь была прехорошенькой. Вся увитая плющом, с одноногим круглым столом посередине, с удобными скамейками. Только уселись, Генка спросил в лоб:
– Теть Наташ… Мы сейчас от дяди Мити едем. Он говорит, что мама к тебе приходила, хотела меня забрать…
Женщина вздрогнула, моргнула, прижала пухлую ладонь ко рту. Скуксилась было в слезы, но потом, видимо, взяла себя в руки, проговорила уверенно:
– Да, было такое дело, Генашенька. Было. Только не она ко мне приходила, а я сама ее нутром вычислила.
– Не понял… Как это – нутром? Расскажи сама, теть Наташ, чего я тебя пытаю…
– Так а чего рассказывать такого особенного? – вздохнула тетя Наташа, отведя глаза от Генкиного лица. – И рассказывать шибко нечего. Ну, лет десять тебе было, на школьном стадионе с ребятами мяч гонял… А я ж беспокойная была, все время за тобой старалась приглядывать, что, да с кем, да чем занят. Ну и тут тоже – выскочила посмотреть, где ты. Гляжу, а у забора баба какая-то стоит, в сетку руками вцепилась, лицом прижалась. И знаешь, я как-то сразу догадалась, что это она… Хоть и фотокарточки ее ни разу не видела. Она ж, когда сбегала, все свои фотокарточки с собой прихватила. Помню еще, как Васенька насчет этого горевал…
– А как ты догадалась, теть Наташ? – сделал нервное движение корпусом вперед Генка.
– Да по волосам ее догадалась. Хоть и убраны были в узел, а цвет-то у них приметный, светящийся будто. Вот, как у нее… – мотнула в Ольгину сторону подбородком женщина. – Да и всем нутром я почувствовала, что это она. Сердце страхом зашлось. Подошла сзади, окликнула: «Вы Анна?» Она вздрогнула, будто ее ударили плеткой по спине, обернулась. В общем, поговорили мы с ней, Геночка. Можно сказать, по душам. Хотя какая у нее там душа… Она ведь пришла, чтобы тебя это… украсть как бы. С собой увезти. А я не дала! Завыла, запричитала, оставь, говорю, парнишку в покое, что ж ты ему душонку-то рвешь, он только-только успокоился, ко мне привыкать стал…
– А она, теть Наташ? Что она тебе говорила?
– Да не помню я, Геночка. Ну, вроде того, что любит тебя сильно… Васю, говорит, бери, на Васю не претендую, а без сыночка, мол, не могу… А я ей снова – оставь его, говорю! Ему хорошо со мной, видишь, какой ладненький бегает, какой здоровенький да веселенький! Ну куда, говорю, ты его за собой потащишь? Если уж пошла гулять от мужа, так и гуляй себе… Умерла, так умерла. В общем, прогнала я ее, Геночка. Ты уж меня прости. Я ведь полюбила тебя, как родного. А она что? Она ж тебя бросила… Прости, прости меня, Геночка-а-а-а…
Ольге показалось, что женщина сейчас упадет на колени и завопит голосом Инны Чуриковой из популярного фильма: прости, мол, меня, дуру грешную! Даже сделала невольное движение вперед, чтобы удержать…
Слава богу, на колени Генкина мачеха не бухнулась. Всхлипнула на высокой ноте, поджала губы, вороватым жестом смахнула слезу со щеки. И успокоилась окончательно, когда Генка протянул руки, огладил ее по рыхлым плечам:
– Ну что ты, теть Наташ… Кто на тебя обижается-то? Не реви! Я ж просто спросил… Ну, было и было… Ничего…
– Правда, Геночка?
– Правда, теть Наташ.
– Ой, спасибо тебе, Генаш. Ну и ладно, и слава богу тогда. А с Маришкой-то как, не помирился еще?
– Не-а.
– Ой… Ты уж быстрее мирись, Геночка. Я уж извелась вся, переживаю за вас.
– Хорошо, теть Наташ, как скажешь. Ну, ладно, мы пойдем, пожалуй.
– А чай? У меня варенье есть вкусное, вишневое…
– Нет, спасибо, в другой раз. Мы торопимся.
– Что ж, ладно, коли так… Приятно было познакомиться, – церемонно поджав губы, склонила голову перед Ольгой женщина. – Приходите еще… Надо же, сестра, главное… Вот не ждали, не гадали.
Когда сели в машину и отъехали от мачехиного дома на приличное расстояние, Ольга спросила с ласковой, чуть насмешливой интонацией:
– Ну что, успокоился немного? Или наоборот, еще хуже стало?
– Не знаю, Оль… Странное какое-то чувство. Ты права была, когда говорила про фантом… Точно, неуловимая Афродита…
– Хм! А знаешь, я вдруг один анекдот вспомнила! Спрашивается, отчего ковбой Джо такой неуловимый? И ответ – да потому, что его никто не ловит!
– Это ты к чему?
– Ну… Может, и впрямь, пусть она навсегда фантомом останется? Неуловимой Афродитой?
– То есть… не будем ее больше искать?
– Я думаю, не стоит, Ген. Зачем ворошить прошлое, боль себе причинять? Мы же с тобой не мазохисты, правда?
– Что ж, может, ты и права. Но меж собой-то мы не потеряемся, надеюсь?
– Нет, конечно. Знаешь, мне в последнее время жить стало гораздо легче, потому что я знаю – у меня брат есть.
