– Боится?
– Ну да. Ты же видишь, она за три месяца со двора ни разу не высунулась. Машина по улице проедет – вскакивает и трясется вся, и в какую-нибудь щель залезть норовит. И во сне вскрикивает, и прикрывается ладошкой вот так… Перед лицом… Будто на нее замахиваются.
– Да? Странно… А она тебе рассказывала что-нибудь о себе?
– Нет. Да я и не спрашивал. А зачем? Все равно я не смогу ей помочь, я и сам… Нет, мам, у нас с ней другая гармония сложилась, молчаливо-понимающая. Ей плохо, и мне плохо. Она пропадающая, я умирающий. Нам легче быть вдвоем, рядом друг с другом, только и всего. Понимаешь?
Она тогда ничего ему не ответила. Развернулась, ушла. Не хотела, чтобы он ее слезы видел. Зачем ему ее слезы? Легче ему рядом с Анной, и за это спасибо. Хотя какое там спасибо… Кому – спасибо? Кому и за что?
Вите стало хуже аккурат через неделю после того разговора. То есть совсем плохо. Лежал на своей раскладушке, огрызался сквозь зубы – уйди, мам… Анна сидела перед ним на полу, гладила по голове, мурлыкала что-то. Может, плакала так. Он ловил ее ладошку, прижимал к щеке, растягивал губы болезненным оскалом. Улыбался, стало быть.
Она понимала, что сын умирает. И не могла быть рядом. Вместо нее была эта… Эта напасть по имени Анна. Беременная порочная Афродита, которой, конечно же, рожать приспичило. К вечеру схватки начались.
Витя смог встать. Вместе с Женькой повезли ее в роддом на «Москвиче», «Скорую» ждать не стали. Она видела, что Витя расходует последние силы. Видела. Но ничего сделать не могла. Сидела у окна, ждала сына. Женька привез его домой за полночь.
Витя повалился на кровать, вроде заснул сразу… А утром уже не проснулся. Умер во сне. Говорят, во сне самая легкая смерть. Душа покидает тело, не обремененная страхом плоти.
На похороны собрался весь поселок, даже в школе в тот день занятия отменили. На кладбище, на поминках сказали о сыне много теплых слов… Да что слова. Словами сына любимого не вернешь. И материнского горя словами не уменьшишь.
Про Анну она даже не вспомнила. А через две недели после похорон раздался телефонный звонок, она сняла трубку. Очень плохо было слышно, будто сквозь шум дождя…
– Елизавета Максимовна, здравствуйте! Извините, что я вас беспокою. Это главный врач роддома Крюкова. Я, собственно, звоню вам по поводу вашей внучки.
– Какой внучки?
Спросила, не думая, еще не отдавая себе отчета. Но в следующую секунду вдруг вспыхнуло молнией в голове – значит, Анна девочку родила… Значит, и телефон этот Анна продиктовала, когда документы в приемном покое оформляли. Наверное, еще и Витю узнали, когда он сдавал Анну с рук на руки акушеркам. Потому и звонят… Только голос Ирины Николаевны Крюковой почему-то показался незнакомым. Изменился, наверное, с годами. Давно не виделись, с тех пор, как дочка Ирины Николаевны Наташа школу закончила. Еще и в телефонной трубке помехи…
– Елизавета Максимовна, вы будете внучку из роддома забирать? Дело в том, что ее мать вчера сбежала…
– Как это – сбежала? А впрочем… Этого следовало ожидать.
– Заберите, Елизавета Максимовна. Девочка очень хорошая, крепенькая, здоровенькая. Что ж вы одна будете… А тут живая душа все-таки…
Странный, странный был голос у Ирины Николаевны. Будто издалека звучал. И нотки такие – будто она с трудом от слез удерживается. Да, странный, только она тогда значения этому факту не придала. Потому что в голове звучало, билось болью-рефреном: «…что ж вы будете одна… живая душа все-таки…» И еще вдруг подумалось – а Витя бы девочку обязательно забрал, наверное. Да, забрал бы. Если б не умер. И ее бы не спросил. Просто привез бы ребенка в дом, и все. Как давеча привел Анну. Так же, ни о чем не думая и не рассуждая привез бы, следуя той самой не объяснимой здоровому человеку гармонии – она, мол, пропащая, а я умирающий. А про Аннину дочку так же, пожалуй, можно сказать – пропащая. Потому что какая у нее впереди жизнь? Да никакая…
– Я заберу ребенка, Ирина Николаевна, – проговорила в трубку, не думая более ни секунды. – Завтра же заберу. В котором часу у вас выписка?
– А… Вы приезжайте утром. И сразу ко мне в кабинет, все документы оформим. Вы же бабушка, вы имеете право.
– Хорошо. До завтра!
Положила трубку, глянула прямо перед собой, даже слегка головой потрясла, слегка изумляясь принятому в порыве решению. Надо же, еще пять минут назад никакой внучки в ее жизни не было и быть не могло. Все-таки многие добрые дела решаются вот так, на порыве. Или в состоянии горестного отчаяния… Глазом не успеешь моргнуть, и ты уже бабушка. А какое слово теплое, какое замечательное – бабушка! Что ж, так тому и быть. В память о Вите…
Утром ни свет ни заря она была уже в роддоме, летела по коридору, развевая полами белого халата. Торопливо стукнув костяшками пальцев в дверь, вошла в кабинет главврача.
– Здравствуйте, Ирина Николаевна! Вот и я!
– Здравствуйте, Елизавета Максимовна… – удивленно подняла на нее глаза Ирина Николаевна. – А… Каким ветром, собственно… А впрочем, проходите, садитесь. Примите мои соболезнования, я знаю, что Витеньку вашего похоронили. Мне очень жаль…
– Да, благодарю вас… Мне бы внучку забрать, Ирина Николаевна. Можно как-то быстрее документы оформить?
– Внучку? Какую внучку?
– Но ведь… Вы сами мне вчера звонили…
– Я вам не звонила, Елизавета Максимовна. Вы… Что-то перепутали, наверное. Да, я понимаю ваше состояние… Давайте я вам успокоительного дам…
– Как – не звонили? А кто звонил?
– Не знаю.
– Но… Дело в том, что… Мой сын две недели назад привез вам роженицу…
– Ах, вот оно что! – откинулась на спинку стула Ирина Николаевна, с изумлением глядя на странную собеседницу. – Да, действительно, мне же говорили, что ее Витя Стрелков привез… А я как-то не связала, знаете ли… Значит, она ваша внучка? А вы в курсе, что мать девочки сбежала? И что мы уже начали оформлять документы в опеку? Мы же не можем долго держать у себя здорового ребенка, сами понимаете. Тем более, нам и в голову прийти не могло… Значит, это ваша внучка, Елизавета Максимовна? Вы в этом уверены?
– Да, это моя внучка. Я знаю.
– Но… Как же, постойте… Витя же был в армии, его комиссовали, насколько я знаю, три месяца назад…
– Так он с Анной там, в армии, и познакомился. Когда в увольнительную ходил, – врала на голубом глазу Елизавета Максимовна. – А она потом к нам домой и заявилась! С пузом уже! А что было делать? Не выгонять же ее из дома, беременную.
– Хм… Ну да. Конечно. Стало быть, вы осведомлены о месте ее постоянного места жительства, да?
– Нет. Я не осведомлена. Она в том городе, где Витя служил, на студенческой практике была. Она в кулинарном училище училась. А потом домой уехала. Нет, я не знаю куда. Как-то мы с ней не говорили на эту тему… Сами понимаете, не до того мне было. Но Витя ребенка признал… Если б он не умер, то…
