Уселись за средним столом, Тигренко покрутил головой, осматриваясь. Шесть столов по шесть мест за каждым, значит, тридцать шесть человек тут вмещаются на кормежку. Плюс часовые, дежурные и прочее, итого на базе человек пятьдесят, не мало, если подумать, женщин и детей тут понятное дело нет, по крайней мере, Тиграш нигде ничего указывающее на обратное не видел. А пятьдесят вооруженных мужиков, сила не малая, да и укрепились на совесть. Мародеры и прочая шушера сюда вряд ли сунуться, а случайно забредших мутантов, еще на подходе покрошат пулеметчики. Из размышлений его вырвал веселый вскрик байкера:
– О! Наконец-то, а то я уж думал, забыла ты про нас.
– Балабол, – высокая статная женщина бальзаковского возраста, с явно выраженными формами, отлично просматриваемыми сквозь желтую майку, улыбнулась. Симпатичное лицо с крупными правильными чертами, правда поначалу производило немного отталкивающее впечатление из-за немыслимого количества пирсинга: брови, нос, уши, все блестела от шипов и гантелек, даже в левую щеку она умудрилась вшить цепочку. К тому же черные кожаные штаны обтягивающие очень даже аппетитные ножки, тут и там блестят декоративными шипами, добавляя облику какую-то агрессивность. Тряхнула головой, откидывая рыжую челку с глаз, – Как ты был болтуном, так и остался.
Она неспешно стала расставлять деревянные тарелки с вкусно пахнущей кашей перед ними.
– Вот, это Кузьмич! – представил ее Шланг, – Или Екатерина Викторовна Кузьмич. Повезло ей с фамилией, даже погоняло выдумывать не надо.
– Да помолчи ты, – прогудел Дубов, с явным интересом рассматривающий кухарку, не обходя вниманием ни один аппетитный изгиб, – трещишь и трещишь, и впрямь балабол.
Кузьмич одарила сержанта улыбкой, от которой Корявень буквально поплыл, Рысь прыснула в кулак, но промолчала. Катя, тем временем освободив поднос, развернулась на кухню, кинув на последок из под пушистых ресниц еще один взгляд на сержанта. Корявень смотрел ей в след, пока она не скрылась в дверях кухни, медленно обернулся к столу. Выражение лица у Олега было такое, что прям, бери и пиши с него картину «Витязь пораженный красотой», провел привычно по бороде рукой, оглаживая, задумчиво произнес:
– Может побриться?
Первой засмеялась Кристина, секундой позже к ней присоединились и мужчины. Дубов сконфуженно скривился:
– А чего, что такого-то?
– Да ничего, – Рысь утерла выступившие от смеха слезы, – сбрей, конечно, свой веник, а то напугаешь еще кого, видел, как испуганно она на тебя смотрела. Прям, глаз не сводила, не иначе боялась, что ее медведь приведенный гостями укусит.
Последовал новый взрыв хохота, Корявень обиженно сопя, буркнул:
– Да ну вас, дурные вы какие-то.
– Дурные-дурные, – вновь съязвила Рысь, пододвигая тарелку, – один ты у нас прекрасный, как новый автомат. А побреешься так и вовсе великолепным станешь, как новый обритый автомат.
– Кристина, хватит, – сквозь смех попросил капитан, – а то неровен час, разобидится сержант, и покусает тебя, как помянутый тобой же медведь.
И вновь взрыв хохота, смеялись, что называется, до слез. Наконец потихоньку стали успокаиваться, и Тигренко вдруг с грустью подумал, что мир, который он знал, потерян для людей, а в этом новом мире, вполне нормально когда двадцатилетняя девчонка с утра расстрелявшая человека, теперь веселится, собираясь обедать. И никаких тебе мук совести, никаких истерик, мир к которому так стремились люди выдумавшие поговорку: «человек человеку волк» наступил, и изломанным зеркалом отражал истинную суть человека. Тиграш сжал кулаки, стараясь волевым усилием прогнать гнетущие мысли, вздрогнул, когда Кристина положила поверх его руки свою ладошку.
– Ром, что случилось? – она заглянула ему в глаза, и капитан вдруг понял, что все смотрят на него, ждут объяснений.
– Все нормально, – он с деланной бодростью подвинул к себе тарелку, ковырнул вкусно пахнущую мясом кашу. Аппетит пропал окончательно, поднявшись, бросил недоуменно воззрившимся на него спутникам, – Выйду, свежим воздухом подышу.
– Капитан, – начал было Дубов, но Тигренко лишь отмахнулся, закрывая дверь. Прошелся вдоль стены харчевни, сел на поржавевшую бочку, лежащую тут же у стены, и почему-то впервые пожалел, что не курит. Погруженный в тягостные размышления он не заметил, как к нему подошел старик, высокий, все еще широкоплечий, но совершенно седой, узловатые старческие пальцы, разбиты артритом. Лицо незнакомца, как у индейца: смуглое, скуластое, опутано сетью морщин, крючковатый нос, сломанный когда-то давным-давно, искривлен.
– Ты прав, тот мир потерян, – каркнул старик, заставив Тигренко вздрогнуть.
– Что?
– Я говорю, что ты прав, тот мир потерян, – старик улыбнулся, показав на удивление для своего возраста ровные белые зубы.
– Вы что, мысли читаете? – удивился Роман.
– Не всегда, капитан, не всегда, – хитро прищурился незнакомец, – главное запомни, потерянную вещь, всегда можно отыскать… при желании. Другое дело, а нужно ли?
– То есть, как это? Нужно конечно.
– Хм, – старик потер подбородок, скрипнув двухдневной щетиной, – а для чего? Чтобы новый Армагеддон устроить? Или может, для того чтобы террористы продолжили взрывать мирное население?
– Но ведь… было же и что-то хорошее, правильное, – попытался было ответить Тигренко, но загадочный старик лишь махнул рукой, хрипло рассмеялся.
– Чушь! Иллюзия! Этот мир более жесток, но и намного честнее, он заставляет каждого быть собой, и если кому-то что-то не нравится, он не дает компромиссов! Каждый вправе изменить себя, а самообман того мира тут опасен, смертельно опасен.
– А как же…
– Убийства? Смерти? Ерунда, все в порядке вещей, все это и есть природа человека, которая в прошлом мире, просто была загнанна глубоко внутрь. Хотя тот кто хотел, убивал и тогда, но многие ли могли там, защитить себя убив агрессора? Защитить себя и своих близких и не угодить в тюрьму, где были бы обречены гнить заживо!? А так ли уж там заботилось государство, о котором ты сейчас мне хочешь сказать, о своих сынах? И за что гибли в сотнях никому ненужных конфликтах тысячи молодых солдатиков? Тебе ли не знать, капитан? Ты хороший человек, Тигренко Роман, ты ищешь правильные вещи, но не там.
– Откуда вы знаете мое имя? Кто Вы? – ошарашено выдавил из себя Роман.
– Кастанеда! – В дверях харчевни стоял Шланг, – не ломай капитану мозг! Капитан, ты чего, не надышался еще? А то у тебя харч там совсем простынет, да и дедушка этот тебе сейчас так моск вынесет, что умом тронешься.
– Кастанеда? Тот самый? – вытаращился Тигренко, прочитавший в курсантах не одну книгу об этом знаменитом ученике дона Хуана.
Старик рассмеялся, своим каркающим смехом.
– Хотел бы я быть тем самым. Ладно, капитан иди, поешь, дорога у тебя дальняя впереди, не всегда время перекусить будет. И вот еще что, – он поймал поднявшегося капитана за руку, – береги девчонку, она в тебя верит.
