– Что-то случилось? – спросил Вересень, когда все сроки ожидания драконов вышли.
– Я – мудак.
Вересень, который слышал в своей жизни и не такие откровения, не особенно удивился.
– Вылезайте-ка. И объясните, что произошло.
Наконец-то возникший на горизонте бармен был явно огорчен.
– Нашел здесь у себя одну бумажку. Которую должен был передать. Совсем из головы вон…
– Может, еще не поздно?
– Поздно, – шляпа на голове бармена закачалась и съехала на затылок. – И ничего с этим не поделаешь.
– А что за бумажка?
– Записка. Крис попросила меня передать эту чертову записку одному человеку. Здесь, в отеле.
– Кому-то из персонала?
– Не смешите.
– Речь шла о постояльце?
– Скорее всего. Она написала ее при мне. Да, теперь я точно вспомнил. Она стояла ровно там, где стоите сейчас вы. Заказала пятьдесят грамм водки и попросила листок бумаги.
– Когда это произошло?
– Месяц назад. Да, точно. Двадцатого июля.
В нос Вересню ударил едва слышный запах ванили. Это не было связано с атмосферой бара, в которой были разлиты совсем другие ароматы – кофейных зерен, сигар и трубочного табака. Это был личный маркер следователя: если ноздри щекочет ваниль – будь внимателен и предельно собран, тебя ждет незапланированное открытие. Та самая случайность, что может сыграть на руку следствию.
– Странно. Вы забыли передать послание, но точно помните день и обстоятельства, при которых оно было написано.
– Ничего странного, – бармен хрустнул пальцами. – В тот день, утром, у меня угнали тачку. А я на ней и недели не откатался, в долги влез, чтобы купить.
– Красный BMW-кабриолет? – зачем-то спросил Вересень.
– Издеваетесь?
– Просто уточняю марку машины.
– Так вы и тачками занимаетесь?
– Иногда.
– Моя была попроще. «Шевроле-Авео» в базовой комплектации. Может, посодействуете в поиске? А то местные сыскари не чешутся. Говорят, слишком много угонов этим летом, и я у них не единственный.
– Давайте вернемся к двадцатому июля.
– А чего возвращаться? Черный день в моей жизни. Пять часов просидел в ментовке, давал показания и всякие бумажки заполнял. Хотел вообще отгул взять, не было никакого желания на работу идти. Но одному в четырех стенах сидеть – еще хуже. Короче, настроение у меня в тот день было на нуле. Только о своей ласточке и думал: какая сволота ее увела. А тут Крис с запиской. У нее настроение тоже было неважнецкое, так что по стопарику мы с ней хлопнули на пару. Вообще-то, я на работе никогда не пью, но тут…
– А почему у нее было неважное настроение?
Батов почесал затылок, отчего его шляпа соскользнула на лоб и закачалась на жестких, как проволока, волосах.
– Принц сорвался, я так думаю. Накануне она сидела с каким-то чуваком. И ушли они вместе. А в тот день она кого-то ждала. Причем кого-то конкретного. Точно! Она ждала.
– Откуда вы знаете? Она сама вам сказала?
– Нет, конечно. Но понять было несложно. Несколько раз к ней подкатывались какие-то деятели. Но она их довольно быстро отшила.
– Обычно она так не поступает?
– Обычно – нет. Недотрогам здесь не место. Только я вам ничего не говорил.
– Само собой, – кивнул Вересень. – И как долго она ждала?
– Так. Пришла она в семь и просидела чуть больше часа. Заказала лонг-дринк, а водку попросила уже у стойки. Я, конечно, не сдержался и выложил историю с моей ласточкой. И сказал, что день выдался паршивый.
– А она?
– Посочувствовала, но в тему не особенно вникала. Понятное дело: тут свои гондурасы чесать не успеваешь, где уж за чужими уследить. А перед тем, как бумагу попросить, Крис заявила, что как бы все не начиналось, все равно кончится паршиво. Как тот день.
– Записка все еще у вас?
– Да. Я потому и вспомнил, что на нее наткнулся. Голова была совсем другим забита, вот и не передал вовремя.
– Давайте ее сюда.
Сложенный вчетверо листок бумаги перекочевал в руки Вересня, а запах ванили стал таким острым, что разом вытеснил все другие запахи.
№ 17 — было написано в верхнем правом углу.
– Что это?
– Номер, в который я должен был отнести записку. Что же еще?
– А почему она сама не сделала этого?
– Может, не хотела видеться с человеком из семнадцатого номера. Или, наоборот, хотела, а того не оказалось на месте. Может, именно его она и ждала.
– Вернер Лоденбах. Человека из семнадцатого номера звали Вернер Лоденбах. Именно о нем я и спрашивал с самого начала.
– Можно еще раз взглянуть на фото?
На этот раз бармен изучал снимок намного дольше.
– Вспомните, не с ним ли была ваша подруга накануне? Это важно.
– Накануне бар был забит под завязку. У меня минуты свободной не было, где уж тут посетителей изучать. Но вроде похож.
– Вроде или похож?
– Да здесь сам черт не разберет, на этой фотографии! – в сердцах бросил бармен.
– А видеокамеры у вас установлены?
– В баре?
– Да.
– Стояли одно время, но это не нравилось клиентам. Сами понимаете уровень. – Драконы взметнулись куда-то ввысь, к перистому облаку, на котором проходило совместное заседание мирового правительства и мировой же закулисы, слегка разбавленное девочками по вызову. – Вот камеры и демонтировали. Но они есть внизу, в холле.
– Понятно. А со своей подругой вы больше не виделись?
– Нет, – Батов шмыгнул носом и попытался изобразить страдание на лице, но вышло не очень убедительно. – Те полста граммов водки были последними.
– Ясно. Ну, что ж, спасибо за помощь, Олег.
– Выходит, я помог?
Получив утвердительный ответ, бармен оживился:
– Ну, так как насчет моей ласточки? Может, и вправду посодействуете? Ты – мне, я – тебе, как говорится… О! Давайте-ка я вам фирменный коктейль забацаю! За счет заведения.
– Это лишнее.
Если бы не бьющая в нос ваниль, Вересень оставил бы просьбу развеселого парня в шляпе без всякого внимания. Но тот передал ему записку, адресованную Лоденбаху, а мог бы и не делать этого. Осталось только прочесть ее и – продвинуться в зияющей тоннельной темноте хотя бы на шаг. Полшага тоже будет достаточно.
– Сделаем так. Напишите мне имена и телефоны людей, которые занимаются вашим делом. А я, со своей стороны, попробую узнать его перспективы.
