Когда я открыла глаза, за окном было светло. От неудобной позы затекла шея. Несмотря на слабость, я чувствовала себя лучше. Примерно как женщина средних лет, которой позарез нужны вода, еда и здоровый ночной сон.
Таблетки Радара, догадалась я. Они временно притупили самые страшные симптомы ломки. Что именно он дал, я не знала. По крайней мере, не викодин, потому что от него приятно плыла голова и забывались трудности. Таких ощущений сейчас не было. Никакой окутывающей сказки, просто дрожь, тошнота и отчаянье немного отпустили.
Спросить бы у Радара название. Только зачем? В данный момент мне было легче. А учитывая обстоятельства, на полное восстановление надеяться не стоило.
Пока мои спали, я воспользовалась туалетом, а потом целую вечность наполняла кувшин водой, потому что напора в кране почти не было. Я не удивилась бы, если заключенные постоянно коротали время у раковины в попытках вымыть руки, прополоскать рот и умыться.
Делая маленькие глотки из кувшина, чтобы восполнить потерю жидкости, я прилипла к дверному окошку, осматривая необъятный, залитый светом общий зал. Откуда наши тюремщики появятся в этот раз?
В левом углу зала были открытые душевые кабинки, отделанные белым кафелем. По шесть с каждой стороны. Крайняя левая была шире и с металлическими поручнями на стенах. Видимо, для инвалидов. Неожиданное для меня открытие. Я и не задумывалась о том, что заключенные не все здоровые и крепкие. Кто-то стар, болен или травмирован.
Не хотелось бы мне оказаться на их месте. Мысль об этом была невыносима.
О дверках из матового стекла или хотя бы о дешевых виниловых шторках оставалось только мечтать. Очевидно, принятие душа в тюрьме было действом прилюдным. Никакой приватности.
Я с тоской смотрела на кабинки. Хотелось вымыть свалявшиеся волосы, липкую от пота кожу. Можно приспустить вонючий комбинезон и обтереть торс водой из-под крана, но я не решилась. Бешеные жуки могли ворваться к нам в любую минуту. А как отреагирует ненормальный Мик, увидя меня полуголой?
У тюрьмы есть глаза, сказал Джастин.
Даже сейчас они наблюдали. За мной.
Сделав еще глоток, я отвернулась от двери. Джастин проснулся и смотрел на меня с нижних нар.
– Эшлин… – прохрипел он.
– Спит.
Я подошла к нему и дала попить, придерживая его голову, пока он не приноровился. От моего прикосновения Джастин поморщился, но ничего не сказал.
– Они… не возвращались?
Вопрос я не поняла и, сбитая с толку, уставилась на мужа.
– Когда меня забрали. За вами… не возвращались?
– Нет, – успокоила я его.
– На это я… и надеялся. Пока меня били… я знал, что вас… не тронут. Но потом Зед исчез. Только… куда и зачем?
– Здесь он не показывался.
– Хорошо.
– Джастин… почему? Если им нужны деньги… – Я показала на его страшные синяки и отеки. – Почему?
– Понятия не имею… Они все повторяли… перестать. Что перестать? – Скривив лицо, Джастин отпил еще немного воды. – Потом сказали, что вопросы задавать будут они, и опять мне врезали.
Я задумалась над его словами.
– Ты делал что-то… чего не следовало?
На избитом лице мужа появилась печальная улыбка.
– Помимо того, что изменял жене?
Меня бросило в краску, и я отвела взгляд.
– Я порвал с ней, Либби… как ты и просила… полгода назад. Я и начинать не должен был, если уж мы об этом.
– Может, что-то другое? По работе? – спросила я.
Джастин не стал менять тему.
– Ты же видишь, я раскаиваюсь.
Я промолчала, глядя в сторону.
– Но так и не простила меня, – сказал он.
И опять – выражение его лица…
– Пытаюсь, – выдавила я наконец.
– Если б ты только знала, как я ждал нашего ужина.
– Я тоже.
В глаза ему я так и не взглянула. Не смогла себя заставить. И к разговору была не готова. Мне было легче воспринимать мужа как подлого обманщика и изменника, который один виноват в крахе моей жизни. Так меня не мучила совесть из-за собственной тайны, предательства и обмана. Ведь если я не простила, мне нечего было стыдиться.
– Что еще я могу сделать? – спросил Джастин.
Я слабо улыбнулась:
– Вытащи нас отсюда.
Он, как мне показалось, отнесся к моей просьбе серьезно.
– Либби, дорогая, я построил эту тюрьму. Из нее невозможно сбежать. Мы с ребятами тут постарались. Тоннель через стены не пророешь, подкоп не сделаешь и окна не разобьешь. На пути к свободе семь электронно управляемых замков. Даже лазарет, кухня и общие помещения построены по тем же стандартам, только оснащены по-разному. И пока кто-то из этих тварей в аппаратной – а там, похоже, всегда оставляют наблюдателя, – им известно о каждом нашем шаге. Они могут в любую минуту отрезать нам дорогу.
– А если мы их схватим?
– Кто? Как? Ты уже потягалась силами с одним из них. И чего добилась? Меня и Эшлин шарахнули током, а тебе чуть голову не размозжили. Даже если мы каким-то чудом вырубим Мика и Зеда, Радар одним касанием сенсорной панели может закрыть весь комплекс. И мы застрянем там, где начали, в ожидании, пока наши конвоиры не очухаются…
– …и не отомстят, – мягко добавила я.
– Вот именно.
– А может, выманить Радара из аппаратной? – предложила я. – Или даже, раз электронный мозг там, самим проникнуть в нее, а не пытаться выйти наружу. Тогда мы закрыли бы Зеда и его дружков в дневном зале или еще где-нибудь. Пусть побудут на нашем месте. А потом мы включили бы сигнализацию, – добавила я с растущим азартом. – Местная полиция ведь должна будет проверить? Не важно, законсервирована тюрьма или нет. Они приедут, спасут нас, похитителей арестуют. Готово!
Джастин не стал отметать идею сразу и задумался.
– Не наружу, а в аппаратную… – Он кивнул, поморщившись от боли. – Возможно. Система управляется через сенсорный экран. Не сложнее айпэда. А сама комната проектировалась как внутренний бункер, где персонал мог бы укрыться в экстренном случае. Баллистическое стекло там в четыре раза прочнее того, что в камерах. То есть оно выдержало бы целый час под напором Зеда и его ребяток. Мы бы как раз успели забить тревогу и дождаться кавалерии.
– Осталось придумать, как выманить дежурного, – сказала я.
Я подвинулась поближе к мужу. Наверное, впервые за последние месяцы мы разговаривали так дружно и долго. Прямо как в самом начале, когда мы часами обсуждали все, будь то детский сад Эшлин, рабочие проблемы Джастина или список гостей на ужин. Тогда мы были по-настоящему близки. По крайней мере, я так думала.
