— Ха, оружие… У тебя что, после твоих бандитских похождений не осталось, что ли, ни ствола?
— Не осталось. Нас менты трепали так, что оружие иметь — себе дороже бы вышло.
— Ясно, ясно… Ну, допустим, будет тебе оружие. Допустим, поговорю с ребятами. И что ты думаешь делать?
— Я же сказал: у меня ниточка есть. Буду весь клубок разматывать.
— Клубок… А куда тебя эта ниточка приведет, ты хоть себе представляешь? Это тебе не гопоту гонять по параднякам… Привык, понимаешь, хозяином себя почувствовал! Там «контора», наверняка, задействована — они тебя в порошок сотрут. Да и меня, за компанию.
Мобильный телефон, лежавший на столе, запикал и завибрировал.
— Але! Да… Ну? Узнал?.. Ага, ясно, я так и думал. Все, спасибо. Заходил бы как-нибудь водки попить, что ли…
Захар отключил телефон.
— Григорьевым вашим «контора» занимается. Вот так. Вляпался ты, Николаич, в говно, и меня тянешь… Ребят еще хочешь туда же…
— А что за ребята? — спросил Карпов.
— Ребята? Какие ребята? — Захар удивленно вытаращился на гостя. — Я разве говорил про каких-то ребят?
Карпов, поняв, что тема закрыта, пожал плечами.
— Давайте выпьем, что ли? — хотел Анатолий свернуть со «скользкой» дорожки.
Но Захар досадливо махнул на него рукой и снова повернулся к Максимову:
— Слушай, Николаич, мы с тобой давно друг друга знаем. Ты помнишь, как мы познакомились?..
Тут Захар пустился в воспоминания, из которых Карпов вынес для себя чрезвычайно много интересного. Особенно если учитывать его ментовской опыт и уверенность, что, по крайней мере, в этой-то епархии он знает все.
Оказалось, что это далеко не так. Не все знал Карпов, не все…
Выяснилось, что станция Сортировочная представляла собой некий особый район, этакое государство в государстве.
Ничего необычного в этом не было. Каждый крупный промышленный район обладал чем-то вроде отрядов самообороны. В советское время называли «добровольной народной дружиной»; дружинники — крепкие мужики из рабочих, которые пользовались определенными льготами, как материальными на непосредственном своем месте работы, так и моральными, со стороны органов охраны правопорядка. Эта моральная сторона заключалась в том, что лучшим из числа дружинников позволялось многое — обычно жестко пресекаемое, если таковое совершалось обычными гражданами.
В это странное, полулегальное «ополчение», существовавшее на территории любого большого предприятия, входили и местные милиционеры, которые замечательно договаривались с администрацией, с высшим начальством и, кроме официальной своей зарплаты, получали еще и премии. Премии, бывало, выписывались официально, а чаще — вручались из рук в руки. Это было и приятнее, и легче — для обеих сторон.
Кое-какую информацию из этой области Карпов, конечно, имел… Любой мент скажет, что законными методами — вернее, ТОЛЬКО законными — справиться с преступностью не удастся, как ни прыгай, ни пыжься и как не сверкай звездами на погонах. Это ясно! Недаром народная мудрость гласит: закон, мол, что дышло — куда повернул, туда и вышло.
Карпову рассуждать на эту тему было просто скучно — как о чем-то давно известном и миллион раз обговоренном.
Но то, что творилось на Сортировочной, как здесь было поставлено дело охраны (сначала социалистической, потом — кооперативной и, наконец, частной собственности), чем занимался здесь три десятилетия этот лысый карлик Захар — все это стало для Анатолия настоящим откровением.
— Ты уже тридцать лет здесь? — не удержавшись, спросил Карпов, пока в очередной раз наполнял стаканы.
— Не встревай! — махнул рукой Захар и принял из рук Анатолия стакан. — Не встревай и слушай старших. Мы тут, понимаешь, в кои-то веки встретились, дай хоть молодость вспомнить…
И, выпив свою водку, в ход пошла уже вторая литровка, Захар, похлопывая по плечу Максимова (который тоже иногда умудрялся вставлять в речь хозяина несколько фраз), продолжил свой рассказ.
Видимо, действительно, в последнее время ему не с кем было поговорить, и повествование его выходило подробным и обстоятельным. Говорил Захар с видимым удовольствием, обращаясь большей частью к Максимову. Но иногда он поворачивался и к Анатолию, повторяя и поясняя непонятные места.
Из пространных воспоминаний Захара, делающихся все более и более запутанными после каждого нового выпитого стакана — бесконечными перескакиваниями из одной исторической эпохи в другую, с нестройной чередой поступков и действующих лиц, с ситуациями, которые то вытекали одна из другой, то никак не соотносились — Карпов так и не понял, за что Захара уволили из милиции.
Захар Яковлевич — бывший мент: это в рассказе обозначилось явно. Однако за что ею (еще в далекие брежневские времена) вышибли со службы, осталось неясным. На власть обиды он не держал, ему и до сих пор было наплевать, какая на дворе власть. Захар абсолютно лояльно относился и к Брежневу, и к Андропову. Горбачев для него был лишь «равным среди равных» в общем ряду вождей, а о Ельцине он если и отзывался, то только в положительном смысле.
— Здоровый бугай! — бормотал Захар. — Последнее время только сдал. Постарел, одно слово. А так — молоток. Квасит по-нашему и говорит как человек. Без этих всяких экивоков… Живой мужик, короче… Люблю таких!
Главным жизненным приоритетом Захара была работа.
— Кто работает, — вещал он, — у того все есть. Скока надо, стока и будет. Скока хочешь, стока и заработаешь. Я вот хотел домик себе сделать — сделал! И, между прочим, ни копейки в это все не вложил. Ну, то есть своих бабок…
— Что же, государство тебе хоромы эти отгрохало? — спросил Карпов, который уже в самом начале захаровской «истории» перешел с ним на «ты».
— Тина того. Можно сказать, государство. И оно мне, за то, что я для него сделал, еще больше должно… Хотя — жаловаться грех. Я с него главное имею. То, что всегда хотел.
— Что именно? — Карпов протянул Захару наполненный стакан.
— А не угадаешь!.. Покой я имею. Никто меня не достает. Делаю, что хочу. Понял?
— В каком смысле?
— А в прямом! Они там… — Захар указал рукой на потолок. — Они там, наверху, знают: я плохого не сделаю. Все, что тут творится, в конечном разе, на пользу им… — Он снова ткнул пальцем в потолок. — На пользу им пойдет. Ихнее добро берегу. И никто так, как я, этого не делает. Они могут нанять хоть сто человек в камуфляже, будут им платить огромные бабки, терпеть их закидоны, закрывать глаза на все, что они, эти охраннички, сами будут подворовывать, налево груз толкать… И толку не будет! А я один тут всю территорию пасу… Сколько уж лет — никто не жаловался. Сколько начальников сменилось, а я все здесь сижу. Ни одна сука меня тут пальцем не тронет. Да пусть попробует!..
Начинал Захар обычным сторожем. И не имел тогда никаких особенных привилегий. Ну, за исключением некоего круга знакомств среди ментов, которые, несмотря на увольнение Захара из органов вчистую, уважали его: приходили в Захарову сторожку, шушукались о чем-то с ним, просили совета и к мнению уже тогда, раньше времени облысевшего коротышки прислушивались.
