— Да, если хотите, Толя, то — порыв! В наше-то время это так сложно — не сломаться, или, как сейчас говорят, не прогнуться, остаться человеком, остаться верным своим принципам…
— Стараемся… — невнятно пробормотал Максимов.
Тема, которую развивала Аля, была ему одновременно и неприятна, и жутко притягательна. Максимов все время боялся «проколоться» — хоть намеком, хоть неосторожным словом дать понять этой женщине (которая явно «не от мира сего»), что он-то и есть типичный представитель «прогнувшихся», «сломавшихся». Человек, ушедший из нормальной жизни в жуткий, грязный зверинец, который газеты с пафосом именуют «криминалитетом», тот самый «бандит», хоть и не своей волею ставший таковым.
«А что значит — не своей волей? — думал он. — Разве меня под дулом пистолета заставляли войти в банду? Ничего подобного! Денег предложили. И работу непыльную. Ночной администратор… Правильно, и думал ты, чудак, что никаким криминалом заниматься не придется, что все равно — кто-то ведь должен работать ночным администратором. Вполне, мол, нормальная человеческая профессия. Успокаивал себя, сука: везде бандитские «крыши», и все равно, как ни крути, с ними придется сталкиваться в любом виде деятельности… Ну вот и оказался в полном говнище! Сам виноват, сам. Конечно, и «прогнулся», и «сломался». О чем тут спорить?»
Следовало как-то уйти от опасной темы — Максимов хорошо знал, что долго он не продержится: слишком крепко в него въелись все эти словечки, обороты речи, характерные для нынешней «братвы». Да и говорить-то им сейчас о чем?
Единственная тема, которая по-настоящему волновала его в данный момент — убийство Григорьева. И еще то, каким боком оно с ними связано. Что связь тут прямая, он не сомневался.
Еще бы! Григорьев позвонил, предупредил их о неизвестной опасности — и через какие-то несколько минут был застрелен, причем профессионально, чисто. Судя по всему, очень близким своим знакомым.
Вряд ли такой опытный мент, как Григорьев, стал бы ночью открывать дверь кому попало. Это — либо действительно хороший знакомый, либо исключительный профессионал, способный проникнуть в квартиру без единого звука, так, чтобы не спугнуть хозяина раньше времени.
— Не грустите, Коля, — по-своему истолковала молчание Максимова Аля. — Не грустите! Грустить — это последнее дело. Не стоит горевать, что бы ни случилось в жизни. Этим ведь ничего не исправишь. Даже если погибает друг… Вы уж извините, что я со своими дурацкими советами к вам лезу, но, право, слезами горю не поможешь. А лучшее, что мы можем сделать для ушедших, это жить достойно. Делами своими доказывать, что живем не зря… Я, знаете ли, каждый раз, когда кто-то из моих близких уходит, чувствую: моя ответственность возрастает! Как бы его доля ложится на меня. Если, конечно, это был близкий мне человек. Я словно бы и за него должна теперь жить. За себя и за него.
— За того парня… — покачал головой Карпов.
— Именно. Именно так! И напрасно вы, Толя, иронизируете, — мягко сказала Аля. — В этом есть… В этом заложен очень большой смысл!
— Да, наверное, — согласился Максимов.
— Не наверное, а точно. Истина — она везде. Она как бы распылена в пространстве и находится сразу повсюду. А человек открывает ее для себя в самых неожиданных вещах. Например, в песнях советских композиторов… Я не очень связно говорю, да?
— Ничего, все в порядке, Аля. Мы вас понимаем. Да, наверное, так и есть… — Максимов поднял пустую бутылку, повертел в руках. — Кончилась водка, — произнес он растерянно.
— Ладно уж… Ради такого случая…
Аля грациозно поднялась с диванчика и как-то удивительно ловко, изгибаясь всем телом и поднимая над головой руки, проскользила по комнате между хрупкими предметами, не задев ни одного. Она исчезла в коридоре, для того чтобы через несколько секунд появиться с литровой бутылкой виски.
— Это у меня подарок приготовлен, Толя. Ну ты знаешь, у нас ведь скоро юбилей в издательстве…
— Ах, да… Черт! Я и забыл совсем! Павел Юрьевич… Редактор…
— Конечно. Забыл ты нас, Толя. Редко заходишь. — Аля уже вернулась на свое место, вскрыла бутылку и налила в рюмочки крепко пахнущий напиток.
— Пишешь, должно быть, что-нибудь новенькое?
— Да. Пишу.
— Я все хотела тебя спросить… Дурацкий, конечно, вопрос, дилетантский… Но откуда ты черпаешь сюжеты-то свои? Неужели все, о чем ты написал, происходило на самом деле? С тобой и товарищами твоими? Когда ты в милиции работал…
— Ой, Аля, о чем ты говоришь? Происходило, еще как происходило! До сих пор происходит, по полной программе, так, что — мама, не горюй! И даже вот с педагогом нашим — и с ним происходит. Сейчас, Аля, никто ни от чего не застрахован.
— Ой, я знаю, знаю, Толечка, конечно, не в лесу живу. Газеты читаю иногда. К примеру, это дело недавнее — с Маликовым. Ну, с депутатом-то московским…
— А что такое с этим Маликовым? — быстро спросил Максимов.
— Как?! Вы не знаете?
— Ну только в общих чертах.
— В общих чертах… Тут и в общих чертах достаточно всего, а когда до частностей доходит — кошмар просто!
— Что вы имеете в виду?
— Ну, как это — «что»? Ах, вы и в самом деле…
— Да, в самом деле. Мы газеты редко читаем. Все дела, то да се.
— Ну, девушку-то его, к которой он ночью шел, журналистку нашу ленинградскую… То есть, уже петербургскую — я все никак не могу привыкнуть — тоже чуть не убили!
— Да? — Карпов придвинулся к Але поближе. — Расскажите-ка нам, Алечка, поподробнее. Откуда такие сведения?
— Из газет. Статья в «Ведомостях», потом в этом, ну, скандальном-то издании… «Расследование», вот. Анисимов издает, частный детектив, по совместительству — журналист.
— Ага! — Карпов потер одну ладонь о другую.
— Ты что, его знаешь, Толя?
— А? Да, знаю. Кто же его не знает! И что он писал?
— Ну, на самом деле — только факты.
— Он никогда не излагает одни только факты. Наверное, собственное мнение тоже высказал?
— Не без того. В общем, суть такова, что через несколько дней после покушения… То есть после убийства Маликова — извините, я, кажется, уже опьянела слегка, слова путаю… Наталью Белкину сбила машина.
— Наталью?..
— Наталью Белкину. Оказалось, что шел он к этой женщине. Она работает у нас на телевидении, всю жизнь прожила в Ленинграде, то есть в Петербурге. Они с Маликовым вместе учились, и с тех пор у них длился такой, знаете ли, вялотекущий роман. Вот и тем злосчастным вечером Маликов шел именно к ней. На ее лестничной площадке на него и напали. И убили. Ее, Белкину, потом, конечно, допрашивали, но она говорила, что ничего, абсолютно ничего не знает. Допросить успели один раз, в ту же ночь. А потом…
— И больше ее не вызывали, что ли? — спросил Карпов. — Ты же сказала, что на нее покушались через несколько дней после убийства.
