Сейчас они бродили по парамарибскому рынку; Ома с ними, зонтик крепко зажат в руке.
Вокруг кипел людской хаос, и на длинных досках, поставленных на пустые бочки, были разложены овощи и фрукты, которых не могло существовать в природе. Из дальнего конца крытого зала несло густым сырым запахом свежей рыбы. Какие-то люди спали на земляном полу, среди гнилых овощей, объедков и прочего мусора, и покупатели переступали через них, наступали на них, а те лишь сворачивались в клубок и продолжали спать, словно ничто не могло их заставить верну ться в эту реальность.
Адри шла сквозь толпу, окутанная своей привилегированностью, как коконом. И хотя многие здесь были светлее её кожей, не возникало сомнений, кто был раньше хозяином, а кто рабом.
Они остановились около лотка с фруктами. Ома долго приглядывалась к длинным плодам папайи (таких больших Илья никогда не видел в Нью-Йорке), гладила их жёлтую кожу и наконец выбрала шесть плодов. Она также купила какие-то незнакомые Илье фрукты. Продавщица отложила всё купленное в сторону, и они пошли дальше.
— А фрукты? — не понял Илья.
— Их принесут домой, — сказала Адри. — После рынка.
— А как они знают куда?
— Найдут. — Адри посмотрела на растерянного Илью и пожалела его. — Здесь все знают, кто мы и где живём. Когда я шлю Оме письма, то никогда не пишу адрес. Просто «Суринам, Парамарибо, Ома Ван Меерс». Или «Суринам, Хасьенда Тимасу». И всё.
Они вышли наружу, и воздух облепил кожу липким жаром. Солнце било красным в глаза. Илья зажмурился. Это не помогло; солнце пробралось сквозь сжатые веки и начало плавить зрачки. Во рту пересохло, и хотелось пить.
Вокруг лежала широкая пыльная улица без тени. Илья ступил ближе к стене, надеясь найти тень от здания, но тени не было. Солнце стояло прямо над головой и светило без жалости и снисхождения к его белой коже. Илья почувствовал свою чужесть здесь, в этом месте, в шести градусах к северу от экватора.
Неожиданно он оказался в тени: это Ома накрыла его своим зонтиком. Он взял у неё зонт и поднял повыше, чтобы тени хватило для двоих. Они пошли рядом, держась близко друг к другу. Адри ушла вперёд; она всегда очень быстро ходила, и Илья следил, как поля её белой парижской шляпы плывут сквозь толпу.
Ома сказала Илье что-то по-голландски, и он кивнул в знак согласия. Было хорошо под зонтиком и сознавать, что скоро они вернутся в большой, устроенный дом, который здесь все знают и который даже не нуждается в адресе. В этом знании были надёжность и ощущение принадлежности.
Они завернули за угол, следуя за белой шляпой, и увидели Адри. Она стояла перед странным сооружением, похожим на театральную декорацию: задняя и боковые стены, сколоченные из листов фанеры, крышек ящиков и кровельного железа, заканчивались открытым пространством. Передней стены не было вовсе, словно смотришь из зрительного зала на декорации комнаты на сцене.
Внутри комнаты стояло несколько ящиков; на одном сидел старый мужчина с иссиня-чёрной кожей, в длинных брюках и фетровой шляпе с дырками по бокам. Больше на нём ничего не было. Мужчина курил длинную самодельную сигару. Над ним кружился рой мух.
У задней стены лежали пустые мешки, на которых спали трое голых детей. Посреди комнаты была железная бочка с прорезанным квадратным отверстием посередине. В отверстии горел огонь, на бочке стояла большая жестяная банка; в ней молодая женщина в длинном жёлтом платье варила еду.
Крышей — такой низкой, что женщина стояла пригнувшись — служили листы кровельного железа. На крышу были закинуты пустые мешки, которые, понял Илья, ночью спускались вниз и использовались как четвёртая стена, отделяя жильё от улицы. На одном из мешков Илья прочёл полустёртую надпись: Sucre.
Адри о чём-то расспрашивала женщину на срэнан-тонго; та показала на детей и засмеялась. Адри говорила очень медленно, неуверенно, поправляя себя, и обрадовалась, что пришла Ома. Ома села на один из ящиков внутри комнаты, и женщина молча налила ей воды из большой зелёной бутылки в банку из под пепси с отрезанным верхом. Она посмотрела на Илью и что-то сказала мужчине.
Тот и сам уже глядел на Илью с интересом. Илья подумал, что, может, они никогда не видели белых, но решил, что это ерунда. Неожиданно разговор изменился: оба, мужчина и женщина, стали в чём-то убеждать Ому, показывая на Илью время от времени. Женщина оставила готовку и шагнула к Илье. Теперь она стояла рядом, почти вплотную, и казалось, смотрела мимо него и что-то там видела.
Старик встал и тоже подошёл к Илье. Они были одного роста, хотя старик казался выше из-за шляпы. У него росла жидкая борода одного цвета с кожей. Старик был очень мускулист и совершенно не стар. От него пахло потом, давно не мытым телом и крепкими сигарами. Он тоже смотрел мимо Ильи. Потом старик повернулся к Оме и начал говорить, долго и протяжно, описывая руками окружности в воздухе.
Илья заметил, что он часто повторяет одно и то же слово, которое Илья не мог разобрать, что-то похожее на нсеке.
Женщина бросилась к детям и закрыла их собой, будто пыталась защитить от Ильи. Затем она показала на Адри и сказала Оме что-то быстрое, как брошенный в окно камень.
Ома сидела спокойно, словно не могла слышать сказанных ей слов. Вдруг она резко поднялась. Старик замолчал. В наступившей тишине было слышно, как, лопаясь, булькало варево в жестяной банке на самодельной плите. Ома поставила воду на ящик и пошла к выходу. Она раскрыла зонтик и коротко позвала Адри. Та молча взяла Илью за руку и, не оглядываясь, повела его прочь.
Через несколько шагов, придя в себя, Илья обернулся, чтобы попрощаться с этой странной семьёй. Он увидел, что оба, мужчина и женщина, смотрят им вслед. В вытянутой руке, отставив её как можно дальше, женщина держала банку, из которой пила Ома. Затем она размахнулась и выбросила банку на улицу. Банка долго летела, и из неё белесым веером — белее, чем воздух — выплескивалась вода.
Ома шла почти бегом, так что Адри и Илья еле за ней поспевали. Никто не разговаривал, хотя Илья заметил, что Адри несколько раз улыбнулась. Она всё ещё держала его за руку.
— Что случилось? — спросил Илья. — Я их чем-то обидел? Может, вернуться и извиниться?
Адри лишь сжала его руку. Скоро они были у машины. Ома села на переднее сиденье и сказала шофёру одно слово:
— Хасьенда.
— В чём всё-таки дело? — продолжал спрашивать Илья. — Кто эти люди?
— Подожди. — Адри заговорила с Омой по-голландски. Она явно что-то спрашивала или просила. Ома лишь мотала головой и говорила: «Nr, niet nu». Илья уже знал, что это значит: «Нет, не сейчас». Наконец Ома сдалась и махнула рукой, как бы говоря: «Делай что хочешь».
Адри повернулась к Илье. Она внимательно смотрела на него, разглядывая, словно видела в первый раз. Потом потянулась и поцеловала в губы.
— И?.. — спросил Илья. — Что это было?
— Эти люди — маруны. — Адри погладила Илью по щеке. — Они сказали, что ты нэнсеке. Оборотень.
