И вот Змей завис над каким‑то бесконечно широким строением, которое показалось Ване похожим на лабиринт, примерился, опустился в один из отсеков, велел мальчику слезать — и был таков. Ваня увидел, как он промелькнул в квадрате голубого неба над головой.
Теперь Ваня мог осмотреться: главное, в месте, куда его поместили, не было крыши! Чем мальчик тут же и воспользовался, выпустив соловья, с тем, чтобы птах запомнил местоположение этого отсека и доложил Златыгорке. Соловей со словами: «Будет сделано!» — выпорхнул наружу, а мальчик остался внутри.
Высоченные, — с двухэтажный дом, — стены оказались медными и не имели ни окон, ни дверей: видать, вход в помещение был один, с неба. Крылатым‑то очень удобно, а вот ползучим… Ваня исследовал стены, надеясь отыскать хотя бы щель, чтоб поглазеть сквозь нее на окружающий мир, — но они были совершенно гладкими. Таким же был и пол. Мальчик вычислил размер помещения: тринадцать на тринадцать — Ваниных шагов. Больше делать было нечего. (А посестримы всё не было…) Впрочем, он мог сколько угодно любоваться квадратом неба, в который, время от времени, заползали белые облака. Всего удобней было делать это лежа — но долго на медном полу не полежишь: шибко холодно! Глядеть же вверх сидя — неудобно: затекает шея, но таращиться‑то в пустую стену еще хуже! Чем же заняться?
Мальчик совсем было решил нацарапать на стене лезвием кинжала: «Здесь был Ваня», как вдруг внимание его привлек странный звук… Крылья рассекают воздух! Он задрал голову — и увидел, что к нему гости… Нет, не Златыгорка! Прежний трехголовый Змей привел еще одного — раз, два, три… семиглавого! Новый Змей имел темно–синюю окраску, схожую с цветом ночного неба, ну и пахло от него посильней еще, чем от первого. Впрочем, мальчик стал уж привыкать к крепкому змеиному духу.
Вдвоем в тесном помещении Змеям было не развернуться — и Трехголовый завис в воздухе, наблюдая за действием с бельэтажа. Ваня сделал вид, что не видит гостей — и скрежетал острием по стенке…
Приземлившийся Семиглавый молча понаблюдал за невежей, потом крикнул вверх Трехголовому:
— Нет, это не гибрид!
— Может, оборотень? — заорал из‑под тучи Трехголовый. — Застрял на средней фазе превращения?
— Не похоже… Мне кажется, хвост — это маскировка… А вот мы сейчас узнаем, что это за фрукт! — с этими словами Семиглавый вытащил из‑за пазухи коричневое яйцо… Ваня краем глаза заметил это — обернулся: а Змей уж ударил его яйцом (в точности такое было у Змеяна!) по нижней части туловища… Ваня, зажмурившись, заорал — а когда открыл глаза, увидел: ноги! Две ноги — и никакого мерзкого хвоста! И штанцы на нем были прежние! Только сыромятных сапожек не хватало — да это‑то что! Мальчик тут же вскочил на ноги — и заскакал по медной комнате. Он плясал вокруг Семиглавого, исполняя танец собственного изобретения: помесь казачка с лезгинкой. А когда наконец остановился, синий Змей крикнул висевшему в воздухе красному товарищу:
— Видишь теперь, кто это…
Трехголовый кивнул троекратно. А Семиглавый заорал:
— Посадить его в людинец!
— Отлично! — воскликнул Трехглавый и приказал мальчику садиться на него верхом. Как же теперь посестрима найдет его?
И опять они неслись с такой скоростью, что Ваня мало что мог разглядеть — разве что злато–серебряные промельки. Когда Трехглавый замедлил скорость и стал снижаться, Ваня увидел внизу рощу деревьев, откуда исходило такое сиянье, что больно было глазам. Но в рощу они не полетели, свернули в сторону: к ряду блестящих клеток… Вот, значит, какой это людинец — зверинец понашему!.. Все клетки, как успел заметить Ваня, были пустыми.
Змей приблизился к одной из клеток в середине ряда — мальчик обомлел: прутья явно были золотыми… Ну и ну! Наверное, ни один заключенный в мире не мог похвалиться подобной тюрьмой!..
Перед Змеем дверца клетки автоматически отворилась — Ваня невольно замер на пороге… Но Трехглавый хлестнул его хвостом по алябышу — и мальчик влетел внутрь. Дверь захлопнулась.
Клетка была обставлена, как человеческое жилье. Здесь имелась кровать с парчовым балдахином, занимавшая большую часть помещения, — правда, парча была вся в дырах и масляных пятнах, небось, об нее, за неимением ничего другого, вытирали руки. Впритык к кровати помещался круглый мраморный столик и такой же стул. На столе стояла чернильница с воткнутым в нее гусиным пером. На полу валялись пожелтевшие листы бумаги, Ваня поднял несколько — и разочарованно бросил: алфавит был совершенно неизвестный, какая‑то клинопись. Под кроватью обнаружился золотой горшок…
Мальчик услышал шум и вынужден был прекратить осмотр своего нового жилища. Обернувшись, он увидел толпившихся у клетки змей, самого разного вида: и ползучих, и летучих, правда, у всех было только по одной голове. Змеи были разной величины, толщины и окраски: синие, красные, желтые, зеленые, черные — в разводах, полосках, пятнах, волнах. Их было столько! У некоторых имелись зачатки лап — или рук — Ваня решил, что это ящеры. Вся площадь перед клеткой оказалась запружена полчищами змей. Ползучие поднялись на хвосты, чтоб лучше видеть. Летучие роились в воздухе, как стаи осенних птиц перед отлетом на юг. Имеющие руки приветливо ими взмахивали. Задние напирали на передних — которых почти расплющило о золотые прутья. Ваня боялся, что тощие змеи провалятся в промежутки между прутьями — и посыплются сюда, к нему… Он прижался к задней стене клетки.
Вдруг раздался писклявый голосок:
— А огня он боится? — и крохотный, величиной с курицу, летучий змееныш дыхнул в клетку пламенем, точно сработала зажигалка.
— А можно его ужалить? Он не сразу умрет? — раздалось с разных сторон.
Ваня стал с опаской поглядывать на тощих несмышленышей, которые запросто могли заползти к нему… Взрослых змей он не боялся: кажется, те были настроены миролюбиво…
И особого отвращения к змеям Ваня не испытывал: сам недавно был таким!.. Да и со змеиным духом он уже свыкся, кроме того, ползучие‑то змеи вовсе и не воняли: погребом от них несло, и только… Но тяжко было сидеть, как зверю, в клетке! И от вида разноцветных змей, которые бились о прутья, блестели, извивались, складывались кольцами, ползли серпантином, — у него рябило в глазах и кружилась голова. Если бы отвлечься… Но заняться было нечем! Разве что…
Когда Ваня поднял с пола исписанный лист бумаги, перевернул его чистой стороной и, обмакнув перо в чернильницу, принялся рисовать: домик, дерево, человечка и солнышко — раздались изумленные возгласы: — Ого! — Вот это да! — Ну и ну! — Вот значит как!
Ваня, против воли, напыжился: картинка и в самом деле показалась ему ничем не хуже тех, что выставляют в музеях! Косясь на Трехголового, он изобразил над трубой Змея о трех головах. Трехголовый, поглядев на картинку, ухмыльнулся, довольный. Остальные змеи одобрительно прищелкивали. Тогда Трехголовый насадил на копье кипу чистых листов, протянул их сквозь прутья — и велел Ване писать…
Мальчик чесал в голове, не зная, что бы такое написать, а Змей, подумав, сказал:
