И тут Ваня придумал! Только из чего костер развести: когда на много миль вокруг ни деревца, ни кустика? Попытался светом фонарика обогреть синий клубок — не вышло. Тогда спичечный коробок запалил — и вот проявилась на шарике знакомая земная поверхность, мальчик нашел Альпы, и после пары неудачных попыток вытащил то, что хотел: альпинистское снаряжение. Порядок! Березай только глаза вытаращил — попытался сунуть внутрь синего клубка свой длинный нос, но Ваня живо отобрал у него шарик и спрятал в карман.
Долго пытались человек и леший покорить Хрустальную вершину, но гора не поддавалась. Ване хвост мешал, лешачонок высоко уж поднялся, да не выдержали его веса веревки да крепления — и с жутким воплем рухнул Березай вниз, хорошо, что позвоночник не сломал.
Это не Хрустальная гора — это какой‑то Эверест! Эх, десантницу бы сюда! Уж она‑то бы сумела покорить вершину! Но где же, где Степанида Дымова, неужто там, наверху?..
Ваня долго глядел в непроглядный туман, куда уходила вершина, а потом взял и стукнул себя по дырявой башке: вот балда! Вместо альпинистских штучек надо было вертолет доставать, лешак помог бы, да еще Крышегора бы запрягли, вытянули бы втроем, правда, управлять вертолетом никто из них не умеет, но ведь можно было б попробовать… Впрочем, поздно было жалеть о вертолете — спички кончились, нечем было согреть синий шарик.
Сели двое путников, прислонились спинами к Хрустальной горе и стали думать, как быть дальше. Белоснежный Крышегор неподалеку стоял, фыркал и перебирал копытами. А потом туман сгустился — и белый конь пропал из глаз.
Глава 2. Людинец
Ваня уж носом стал клевать, как вдруг из тумана раздались глухие голоса. Неужто блазнится
[69]
?..
— Мы ее опередили!
— Как есть обогнали!
— Коршун побери — вот хозяйка‑то будет локотки кусать!
И из белого тумана выметнулись… соловей с жаворлёночком! С размаху уселись Ване по плечам, вопя:
— Я его первый увидал!
— А я первый оседлал!
— Ой, чего это у него? Хвост, как у змеи!
— А он нас не сожрет?! — и обе птички мигом вспорхнули со своих мест, обратно в туман ринулись.
Мальчик чуть не расплакался, закричал:
— Вернитесь! Не съем я вас — что я: озверел, что ли… Меня Змей Соколинин заколдовал!
Но тут из тумана появилась куда более крупная птица! Посестрима то летела! Опустилась на землю — а крылышки‑то у ней выросли такие, что и сложенные из-за плеч торчат! Златыгорка наклонилась, чтоб расцеловать Ваню — и взгляд ее упал на хвост, который мальчик тщетно старался подобрать под себя… Но ничего не сказала деликатная посестрима, повернулась к лешачонку и спросила, дескать, не холодно ли тебе, молодец, не холодно ли тебе, красный? Красный Древожор, как прозвала Березая бабушка Торопа, расплылся в счастливой улыбке, помотал головой и в свою очередь провещал:
— Златыголочка живая?
— Живая пока, — отвечала посестрима и смачно чмокнула лешака в круглую щеку.
— Как же ты нас сыскала? — удивлялся мальчик.
Оказалось, кузнец Чурила отправился в горы, чтоб устроить кузню с плавильной печью возле найденной руды, и случайно встретил белую Виду, попытался вернуть самовильскую жену — да неудачно. Обмолвился, что названых детей вилы уж нет в Деревне: девочку Змей унес, — по словам Торопы, на Хрустальную гору, — а мальчик, де, с лешаком поехали ее выручать… А самогорская‑то Вида все ведь горы на свете ведает, а уж Хрустальную тем паче, — вот Златыгорка и полетела сюда, им на помощь.
Решено было, что посестрима по очереди подымет побратимов на гору, двоих‑то ей не осилить: мальчик–от легонький, — когда бы не хвост! — зато лешак не пушинка!
Пока Березай прощался с Крышегором, которого решено было отпустить домой, на Старую Планину, Ваня сел на спину крылатой девушки — и взмыли они кверху!
Долго поднимались‑то: Златыгорка без устали махала крылышками — но всё выше и выше вздымалась бескрайняя вершина, обернутая в туман. Ваня, чей хвост всё время норовил свеситься вниз, подхватил его в очередной раз, едва не сверзившись с девичьей спины.
Наконец белая ткань тумана перестала быть сплошной, поплыла клочьями, солнечный свет стал пробиваться в прорехи… И вот — поднялись они: свет–от после молочного тумана едва не ослепил их!
Впереди раскинулось широкое плато, покрытое изумрудной травой… Ваня на лету еще соскочил на землю — и пополз, посестрима тогда и приземляться не стала: указала на темно–желтое дерево вдали — небось, заболело, али тут уж осень наступила — и велела ждать под ним. Они, де, сейчас с Березаем живо подымутся — не скучай! — и бросилась с края скалы вниз.
Здесь было тепло — Ваня скинул меховую куртку и затолкал в свою тощую котомочку. Мальчик, едва только дополз до травы, понял: что‑то с ней неладно… Не живая то была травка, и цвела ненастоящими цветиками: сама‑то вся перисто–изумрудная, а вместо цветов — самоцветные камни, всех расцветок и оттенков. Вершинный ветер с трудом раскачивал тяжелые цветики: звон и скрежет стоял в ушах, когда соседние травинки‑то соприкасались.
И Ваня едва ведь дополз до ориентира — всё брюхо себе изранил, все руки искровавил об остро–каменную траву!.. Всё равно что ножей да иголок понатыкали в землю вместо мягкой растительности. Пока полз, слышал мелодическое дребезжание, поднял голову к дереву — и обомлел: дерево‑то не простое — медное! Ваня стал на хвост, дотянулся до нижней ветки — и попытался сорвать медный осиновый листочек, величиной с два пятака, да не сумел, листок держался на своем месте крепко! Вдруг окрик раздался:
— Кто это тут хозяйничает: чужие листья обрывает!
Ваня обернулся — и увидел зависшего над землей крылатого трехголового Змея… У этого‑то Змея головы были такие, какие надо, — змеиные, ужасные!!! Из ноздрей, величиной с мышиные норы, выбивались струйки дыма, глаза горели красным огнем, а из‑под крыла торчало длинномерное копье… Мальчик втянул носом воздух: да и попахивало от Змея впечатляюще, тухлыми яйцами! Цветом же Змей был красно–бурый, и весь в каких‑то шипах и буграх.
А душной Змей, в свою очередь, оглядев мальчика с хвоста до головы, учинил допрос:
— Ты кто таков будешь?!
Ваня, сморщив нос, пробормотал:
— Ну… я тут мимо проползал, и…
— Нечего с ним цацкаться, разговоры разговаривать! — воскликнула одна из голов. — Надо его отвезти, куда следует, пускай начальство разбирается!
— Живо полезай на меня! — прикрикнул Змей. Ваня, тщетно оглядываясь, — Златыгорки всё не было видно, — принялся подтягиваться на руках и медленно вскарабкался на мощное бугристое тулово. Только уселся между крыльями, как откуда‑то сзади соловей упал ему на плечо, шепнув, я, де, с тобой полечу, а жаворолёночек пускай тут остается, доложит девушке, что случилося. И пташка нырнула Ване за пазуху — мальчик захихикал: щекотно. Одна из Змеевых голов грозно обернулась, и со словами: «Сейчас тебе будет не до смеха!» — чудище взмыло в воздух и с такой скоростью понеслось куда‑то, что в Ваниных глазах всё окружающее завилось вихрем. Только разноцветные полоски рябили в глазах: а мимо чего да чего они летели — мальчик разглядеть не мог.
