Просидели пленники в гнезде до самого вечера, а как темнать стало — Златыгорка за ними пришла, дескать, мать вас зовет, пошлите‑ка!.. Вот так–так! Выходит, крылатая — матерью приходится бескрылой?..
Слезли с дубочка, и привела их девушка обратно к костяному домику. Светло как днем было во дворе, а за забором — темная ночь! Глянул Ваня и увидел, что черепа, насаженные на тычинки, от дороги отвернулись, а к ним поворотились, и глаза у черепов — светятся… Только Ваня собрался достать из котомки топорик — чтоб дорого продать жизнь — и свою, и товарищей, как Златыгорка провела их к местечку, где расстелена была скатерка, а на той скатерке стояло корыто с красной жидкостью… Тут же сидела крылатая женщина, подбородок на вздернутые колени положила, а самоцветные крылья шлейфом по траве раскинуты. Кивнула им, присаживайтесь, дескать. Ваня со Стешей переглянулись — и сели по другую сторону корыта. Мальчик заглянул в емкость — хоть и не прилично было так пристально изучать угощенье — и решил, что кровь в посудине, а на дне что‑то белеется… Зубы, что ли!!! Стеша, видать, была одного с ним мнения, потому что побледнела и за живот схватилась. Лешачонок же на пищу мало обращал вниманья, а, ткнув в черепа, сказал свое: «Бобо!»
Златыгорка сидела рядом с матерью. А та, нагнувшись над корытом, стала зачерпывать ладошкой кровавую пищу — и в рот отправлять… Златыгорка не отставала от матери, даже птицы слетели с плеч девушки и, усевшись на край корыта, принялись пить багровую жидкость, откидывая головки, а потом клевать с руки хозяйки то, что она выловила на дне.
Крылатая ткнула пальцем в корыто, давайте, дескать, угощайтесь, чего ждете! Делать нечего! Ваня осторожно зачерпнул ладонью красную жижу — к лицу поднес: и учуял… Да это же вино! Лизнул с ладошки — точно! Конечно, вино пить он был не приучен, но всё ж таки хорошо, что это не кровь!.. Стеше шепнул про вино, она тоже тогда зачерпнула — и попробовала. А на дне, Ваня увидел, — не зубы вовсе: зерна пшеничные! Ладно, пшеничку можно и пожевать. Достал тогда мальчик из котомки кленовую ложку, что прошлой зимой самолично сделал да расписал, Стеша, глядя на него, вынула из рюкзака походную кружку — и принялись они по–людски винную пшеницу уплетать. Конечно, угощенье всё одно было странное, но зато не ужасное, есть, во всяком случае, можно. Ребята и наелись. И опьянели…
Девочка, которая кружками вино пила, сильно оживилась и стала тыкать себя в грудь, дескать, я Стеша, это Ваня, а это — лешак по имени Березай, лешаков‑то, вы, верно, знаете? Но женщины качали головами отрицательно.
— Ну, леший, полесовый, лесовик он! — стал помогать Ваня. — Маленький лесовичок…
Но, оказалось, и эти имена ничего дамам не говорили. Вот ведь! Выходит, хоть и попали они в этот Другой лес через посредство лешака, а знакомых тут у него не водилось!
А Степанида Дымова, раздухарившись, стала спрашивать у крылатой, как, де, ее зовут, а то, де, неудобно как‑то… Женщина, нахмурившись, отвечала, что зовут ее зовуткой, величают уткой, но потом обе женщины пошептались, и Златыгорка представила мать, Вида, де, ее зовут.
— Какое имя‑то видное! — одобрила девочка.
А крылатая Вида встала, подняла корыто с вином и зерном, так что птички, всё еще клевавшие белоярую пшеничку, вынуждены были вспорхнуть с бортов, и принялась пить с узкого края посудины. Выпила всё, зерном закусила, корыто отбросила к забору с черепами — и заявила, что плясать пойдет! Ежели, де, чужане ее перепляшут, тогда могут идти на все четыре стороны, ну, а ежели нет… Тогда уж, дескать, не обессудьте, и кивнула бессердечная женщина на пустые тычинки… Глаза у черепов ярко взблеснули — и опять стали гореть вполнакала. Стеша вскочила, ногой притопнула, идет, дескать!.. Ну и ну! Ваня только головой покачал, он‑то никогда в жизни не плясал, а десантнице, видать, приходилось…
Златыгорка принесла гусли–самогуды
[38]
— и принялась наяривать на них, длинные пальцы залетали по струнам, как стая белых птиц. Видать, приучена была к музыке бескрылая девушка, такие ладные звуки полились, что Ванины ноги, вопреки воле хозяина, ударять стали в землю. Лешачонок рядом с ним топтался, как цирковой медведь. А уж крылатая Вида тут такое учинила!
Босые ноги женщины выписывали замысловатые кренделя, руки обняли воздуха, сколь смогли и поглаживали его, крылья развернулись и засияли при мертвенном свете черепов таинственным блеском. Схватились Вида со Златыгоркой за руки — и давай кружиться да вертеться, а соловей с жаворонком вокруг мечутся, соловей‑то еще и подпевает, выщелкивает по–соловьиному. По одной руке расцепили женщины — и, ухая, стали высоко, чуть не к носу, колени вскидывать, а руками, скрепленными замком, взмахивать.
Но и Стеша не отставала от хозяек, ох, походила, видать, девчоночка по дискотекам! Такие‑то движенья не известны оказались лесным женщинам — Вида со Златыгоркой даже плясать перестали, на девочку с раскрытыми ртами уставились. Но быстро переняли танцорки странные вихлянья, перевихляли десантницу в два счета! А после замахала красавица Вида самоцветными крыльями — и, покинув землю, кверху взлетела.
Все, задравши головы, смотрели, как она мечется в воздухе стрижом, порхает воробушком, летает ласточкой… Потом опасную игру затеяла красавица: к земле бросалась — вот–вот ударится грудью о твердь, но нет, скользнув над самой землей, кверху взмывала крылатая женщина…
Стеша явно приустала, Златыгорка выдохлась, а Вида в воздухе вертелась да вертелась. Ох, перепляшет ведь она десантницу, подумалось Ване, который по–прежнему сидел на месте и держал свои ноги в руках. Тут взгляд его упал на колодец с журавлем, стоявший у страшной ограды… А что если… Неизвестно, получится, нет ли, и ежели выйдет, то как еще подействует на крылатую?! Но попробовать стоит, утопающий хватается и за соломинку…
Ваня неприметно набрал в карман камней и танцующей походкой направился к колодцу, обернулся: никто на него не смотрит, разве только эти — черепа с глазами… Ну, они‑то уж ничего не скажут, не нажалуются… Тогда перекидал он в колодец один за другим все камни, бормоча про себя: «На море, на окияне, на острове Буяне стоит престол. На этом престоле сидит Марья Моревна. К ней приходил Гром Громович. — Ой ты, Гром Громович, ты–ко стань надо мной, посмотри на мою муку. Моя мука велика. Возьми Марью Моревну на руки и неси–ко сюда. Кинь свой молот боёвый — пусти дождь проливной, заливной, разгончивый».
И тут гром как громыхнет! Собрались на призыв тучи, взблеснули молнии и ленул такой дождь! Ваня и сам не ожидал столь быстрого результата своих действий! Прежде ему никогда не доводилось вызывать дождик, только теоретически знал он, как это делается…
Спасибо бабушке Василисе Гордеевне за зимнюю науку!..
Освеженная дождем, Стеша принялась с новой силой выплясывать в лужах и взятку дождю предлагать, дескать, дождик, дождик пуще, дам тебе гущи!.. Златыгорка бросилась птичек своих прятать в широкие рукава. А Виду‑то спрятать некому и некуда, крылышки у нее и намокли, потяжелели — опустилась она на землю, и плясать больше не смогла, так и повалилась, бедная, в грязь!..
