— Отойди–ко во–он туда, — Стеше приказал. — Я не знаю, может, опять ничего не выйдет… А может, что и получится… Ты… не бойся в общем…
Ваня сандалии снял и стал босыми ногами на свежий пенек — так что подошвам мокренько стало от сока‑то, а береза, сердешная, лежит головой на восток, веточки‑то переломанные, листочки перемятые, а которые целые‑то ветки — к небу потянулись, да скоро и они засохнут… Впереди него — береза вытянулась, а назади… Расставил Ваня ноги, нагнулся и поглядел промеж ног… И вспомнилось ему, как лешаки присудили ему стать деревом… А вдруг им опять что‑нибудь не понравится!.. Вдруг он что‑то не так сделал!.. Без него вон сколько деревьев погублено, да он еще тут… Не глянется им это! А Шишка‑то–выручальщика и нет!.. Но — сделанного не воротишь, поздно что‑либо менять! Глядит Ваня промеж ног на закатное солнышко и выкликает заветное слово:
— Дядя леший, покажись — ни серым волком, ни черным вороном, ни елью жаровою! Покажись моим старым знакомым!
И вот увидел мальчик в треугольный дверной проем, который сам из своего тела спроворил, что на одной из березок кто‑то есть… Толстая березовая ветка вовсю качается, а на ней кто‑то сидит… Вверх подлетает, после вниз — как на качелях… Не такой уж великан там раскачивается, не Соснач это! Неужто Цмок! Только без полушубка — дак ведь лето сейчас, зачем полушубок! Но не только шубейки не было на зыбочнике, а… совсем он был раздетый! Голый! Ваня распрямился — повернулся в ту сторону: а тот, кого он вызвал, соскакивает с березы и к ним бежит!
Стеша‑то вцепилась в Ваню — и ну визжать! Даром что десантница! А потом как захохочет! Кричит:
— Голый, голый, совсем голый! Как не стыдно! Голыш, голыш, голыш! — пальцем тычет и заливается.
И вот этот голыш подбежал к ним — и стал. Ваня во все глаза глядит: конечно, это лешак — вон и бровей нет, и глаза без ресниц, и волосом серым впрозелень порос… Не так чтоб сильно, но не по–людски… Только вовсе не знакомый лешак–от! Ростом чуть, может, выше Вани, а толще раз в пять! И какая‑то толщина в нем странная, не взрослая… И лицо… Лицо какое‑то детское.
Стеша всё хохот не могла унять, ажно закатывалась, и Ване тоже неловко было на голого‑то смотреть. А тому хоть бы хны! Уставился с интересом на хохочущую, потом рот открыл — и так же попробовал:
— Ха–ха–ха, — сказал с расстановкой. И еще раз: — Ха–ха–ха, — и рот растянул до ушей. Вышло жутковато. Может, ему до сих пор не только не приходилось видеть смеющихся, а и самому смеяться не доводилось. Потом пальцем с длинным когтем ткнул себя в грудь и выговорил:
— Не Голыш — Белезай!
Ваня вздрогнул, стал вглядываться в лешака, потом подпрыгнул, да как заорет:
— Березай! — и бросился лешаку на шею. А тот перевел круглые шары–те с хохотуньи на него, уставился и молчит — а Ваня ему:
— Неужто ты меня не помнишь, а, Березаюшка?.. Мы в гостях у вас были два года назад. Еще Шишок был со мной, и петушок–золотой гребешок… Помнишь, как ты за ним гонялся! А с тобой мы в прятки играли!
Ваня, чтоб напомнить, прикрыл лицо ладонями и сказал: «Где Березай? Тю–тю! Нет Березая!»
Лешак же замотал головой и закричал:
— Нет, есть Белезай! Белезай холоший, Белезай живой!
— Конечно, хороший, — подтвердил Ваня и повернулся к Стеше, которая наконец перестала реготать и принялась дергать его за рукав, дескать, кто это такой…
— Лешачонок это… Лесной ребенок, — шепнул мальчик.
Но удивляться времени у Стеши совсем не было, потому что лесной ребенок как свистнет в три пальца: так что уши пришлось зажимать. И на свист из леса выбежал… волк Ярчук
[29]
собственной персоной! Десантница сказала: «О–ёй!» — и за Ванину спину спряталась.
А волк оскалил зубы и остановился у ног лешачонка. Тот ткнул острым когтем Ваню в живот и стал представлять его Ярчуку:
— Это — Ваня!
Волк в ответ рыкнул.
— Это… — тем же манером Березай ткнул в пузо девочки и застрял на полуслове, но десантница быстро сориентировалась и подсказала: — Это Стеша.
Ярчук зарычал громче.
— Мы! — сказал Березай важно и обвел рукой то ли всех четверых, то ли весь лес.
— А где Цмок, Березай? — спросил мальчик. — Где Соснач, Додола
[30]
? Где родители‑то твои?..
— Нету! — развел лешачонок руками. — Ушли!
— Куда ушли?
— В длугой лес!
— А тебя бросили?!
Лешак затряс зеленоватой башкой:
— Белезай большой! Белезай сильный! — лешачонок подбежал к ближайшей березке, обхватил покрепче стволик, понатужился–понапружился — и вырвал ведь деревце из земли, прямо с корнями!..
— Вот это да! — воскликнула Стеша. — Молодец! Ничего себе лесной ребенок! — глаза ее загорелись: — Поедем‑ка с нами! Чего тебе тут сидеть?.. Мы в горы едем, одного человека выручать, нам такие, как ты, силачи во как нужны!
Но Ваня дернул десантницу за подол и зашипел:
— Ты что, не видишь: ему не одиннадцать или «почти четырнадцать», ему два годочка всего! Весной исполнилось! Не нужен он нам! За ним самим смотреть надо, куда дитёнка тащить в такой путь!
— Хорош дитёнок! — выдернула Стеша свой подол. — А сила‑то у него богатырская! Неизвестно, что там нас ждет, на Кавказе… Берем его — и всё тут!
— Дак он же голый! — вытащил Ваня свой последний козырь.
— Ничего, мы его приоденем! — отбилась девочка.
Раз уж всё равно придется брать лешачонка с собой, — видать, Стешу с этой идеи теперь не сбить, — Ваня решил, что, в самом деле, надо бы его как‑то приодеть… Магазинов в лесу нету, придется идти в ближайшее теряевское сельпо. Стеша с этим согласилась. Выходить на трассу с голышом было нельзя, но обок дороги, Ваня решил, продвигаться всё же можно. Так и сделали.
Березай безропотно побежал за новыми друзьями.
Лешачонок ходил так, что дай Бог всякому, да попутно раскачивался на ветках деревьев, да еще и круги наматывал по лесу, но неизменно возвращался на тропу. Ярчук не отставал от него ни на шаг.
К Теряеву подходили уже в сумерках — теряевские псы, издали учуяв волка, подняли такой лай, что, небось, всё село всполошилось. Было решено оставить голыша с волком в перелеске, а самим смотаться в сельпо и купить чего надо. А после уж решать, что делать дальше.
