Нападать было глупо, но я не мог стоять, подлавливая Керта
на неосторожном выпаде, когда рядом умирал Лэн. Я метнулся вперед, ударил…
И меч Керта перерубил меч Туака у самой рукояти. Не зря
оружейник говорил о плохой стали… Еще через секунду Керт ударил меня – не
мечом, а ногой, и я упал на пол, отлетев к самой стене.
Странно – я не боялся. Керт подходил ко мне, и прорвавшие
ботинки когти на его ногах царапали пол. В руку мне больно вонзился осколок
зеркала. Спина ныла от удара. Моей второй, взрослой, сущности уже не было. А я
не боялся.
Может, я и сам по себе уже взрослый?
Рука Керта сгребла воротник Крыла, приподняла меня:
– Все, Данька.
– Ты хорошо рисовал, Керт, – выдавил я, жадно глотая воздух.
– Я и сейчас рисую. Хорошо рисую.
– Жалко, что я не увижу.
Осколок зеркала по-прежнему был в моей руке – тонкая стеклянная
игла. И эту иглу я аккуратно вонзил Керту в живот.
Руки Керта разжались. Он уронил и меня, и меч. Стал
медленно, почему-то клацая зубами, вытягивать осколок из тела.
У меня было лишь несколько секунд. Я нагнулся, хватая меч
Керта. И вскрикнул от боли в обожженной руке.
Мечи Летящих не для меня. Наверное, во мне слишком много
Света…
Носком ботинка я пнул меч, и тот послушно скользнул по полу,
зазвенел, скатываясь по крутым ступенькам винтовой лестницы. Потом звон смолк –
как-то сразу, видно, меч упал в проем. Но есть и еще один клинок…
– Затягиваешь, – сказал Керт, наступая ногой на меч Лэна.
Видимо, он тоже не мог воспользоваться чужим оружием, мечом Крылатых. – Но я
сильнее.
Конечно, сильнее. Мне все-таки четырнадцать… А ему двадцать.
И в нем сила Тьмы, он на своей территории.
– Если бы не Лэн… – Керт скосил глаза на своего бывшего
Младшего. – Ты бы умер в горах. Обидно. Зря я его отпустил. Паршивец.
Очень спокойно, равнодушно он пнул Лэна в бок.
Лэну, разумеется, теперь все равно…
Мне – нет.
В этот удар я вложил все силы, что еще оставались в Крыле. И
всю точность, которую мог дать Настоящий взгляд. Я толкнул Керта на Потаенную
дверь.
Не знаю, чего я хотел. Чтобы Керт расшибся о камень или…
Керт пролетел метра три, прежде чем ударился спиной о Дверь.
И она распахнулась – легко, словно ее открывали по сто раз на дню, – настежь,
прямо в яркий солнечный свет, в толпу, спешащую по людной улице незнакомого
города…
Летящий не издал ни звука. Он боролся молча – выбросил
вперед руки, и из пальцев выдвинулись, цепляясь за дверной косяк, тонкие
длинные когти. Керт смотрел на меня, балансируя на грани миров, а за спиной его
шли люди. Шли совершенно спокойно, не оглядываясь.
Может быть, они его и не видели. Но вот на Керта свет солнца
действовал. Он еще пытался втянуться обратно в дверь, но руки его уже каменели,
и черная перепонка крыльев осыпалась невесомой угольной пылью – на идущих
людей, на освещенный порог, на Потаенную дверь.
И вряд ли это пройдет бесследно…
С легким хлопком тело Керта взорвалось, рассыпалось прахом –
лишь теперь люди внизу шарахнулись в разные стороны. И в тот же миг стена
вокруг Потаенной двери не выдержала. Солнечный свет разъел ее, как струя пара –
кусок льда. Каменная кладка с грохотом обрушилась наружу, и наступила тьма.
Потаенная дверь исчезла.
Я подбежал к проему, из которого плескало холодным ветром.
Камни еще падали вниз – до земли было метров двести. То, что осталось от Керта,
провалилось в мой мир.
В глубине души я чувствовал, что мог бы убить его и сам.
Взять меч Лэна, ударить в тот миг, когда Керт пытался забраться обратно. Но
хорошо, что этого делать не пришлось. Потому что я не должен был его убивать
своей рукой… не хотел бы.
Здорово он все-таки рисовал.
Я отошел от стены, вернулся к Лэну; сел рядом и стал неумело
щупать пульс. Стоило глянуть один раз на его рану, чтобы бросить это занятие.
Но я все равно искал удары сердца, которое уже не билось.
7
Я теряю друга
Я так и сидел возле обвалившейся стены, держа на коленях
ножны Настоящего меча и глядя на неподвижного Лэна, когда ко мне подбежал
Солнечный котенок.
– Я знал, что ты не ошибешься, – только и сказал он.
– Ты все знаешь наперед, – без всякой злобы ответил я.
– Нет, Данька! Я не думал, что… что Лэн…
Он подошел к Лэну, потрогал ему лицо лапкой. Потом потерся
мордочкой о щеку. И где-то в пустоте, которая была внутри меня, вспыхнула
маленькая теплая звездочка.
– Котенок, ты же теперь сильнее! Ты вырос! Ты почти
Настоящий волшебник, оживи его!
– Мне мешает «почти», – пробормотал Котенок и подошел ко
мне.
Минуту мы смотрели друг на друга, потом я сказал:
– Все нормально, да? Последняя Потаенная дверь на Землю
разрушена, Солнца здесь по-прежнему нет, мой друг погиб. Все хорошо.
С гор доносились порывы холодного ветра, словно
обрадовавшегося случаю побывать внутри неприступной прежде башни. У ветра был
запах гари, сладкой гари сгорающих людей.
«Мы жили, – вспомнил я слова Шоки. – Мы привыкли к
равновесию, а ты хочешь его разрушить».
– Равновесие Тьмы должно быть разрушено, – хмуро сказал
Котенок.
И я понял, что теперь он может читать мои мысли.
– По-твоему, Тьма ушла? – спросил я и бережно положил ножны
Настоящего меча на пол. Мне они больше не понадобятся… никогда. Потом я встал,
подошел к Лэну, сел рядом и стал аккуратно разгибать жесткие, холодные пальцы,
сжатые в кулак. Так, чтобы мертвый Лэн не дрался и после смерти.
– Что ты делаешь? – поинтересовался Котенок.
– Прощаюсь, – отрезал я и закрыл глаза. Расплакаться мне
только не хватало.
– Данька, но мы победили! Не переживай так, Лэна не вернешь…
– Победили? А где солнце?
– Солнцем буду я.
– Что? – Я захохотал, не открывая глаз. – Ты? Карманным
солнышком?
– Нет, довольно большим, – без тени иронии сказал Котенок. –
Данька, здесь, в подвале, сотни тонн Солнечного камня. Я выпью его свет, я
стану огромным, как эта башня, и буду светиться очень ярко.
Я еще ничего не мог понять.
– И надолго тебе хватит этого света?
