– Это я виноват, что так сложилось. Не моя бы глупость, не мое бы легкомыслие, сейчас бы все было по-другому и мы бы не страдали. Только как теперь поступить, что правильно, а что нет? Мы же не можем думать только о себе.
Все свободное время они обсуждали именно это, понимая, что их тайна вечна. И, пока они живы, не покинет их. Она может свести с ума, может успокоить, может оказаться злейшим врагом. Они понимали, что не имеют права на ошибку, потому что эта тайна может оказаться и чьей-то еще.
И все-таки наступил день, когда Ким набрал заветный номер телефона. Этот номер передала ему бывшая жена. Но собраться с духом и позвонить они смогли не сразу. К удивлению Кима, на другом конце провода его узнали, долго охали, а потом как ни в чем не бывало, словно ждали этого звонка, сказали:
– Приезжай. Поговорить нам надо. Хотя знаю, что это и не по закону. Но, видишь ли, закон не всегда может предусмотреть то, что предлагает нам жизнь.
Ким отказался от сопровождения и, нарушив все протоколы и разругавшись с начальником безопасности, поехал на своей машине. Он, во-первых, не хотел свидетелей, а во-вторых, отправлялся туда, в ту часть Москвы, где когда-то жили родители, жил он сам, друзья, где была его первая работа. Ким предвкушал ностальгию, и посторонние ему бы помешали. Перед сложным разговором он хотел пройти мимо школы, где сначала учился, потом преподавал, погулять по скверу, в котором они – мальчишки-старшеклассники – собирались после уроков. Покуривали, обсуждали девчонок, делились скабрезными секретами. Иногда они задирали проходящих девушек. Там однажды его на смех подняла одна такая. Она прошла мимо их группки, и Ким, еще совсем зеленый, но отчаянно желавший казаться большим, крикнул:
– Ты где ж была, когда ноги красивые раздавали?
Мальчишки-друзья заржали, а девушка обернулась и спокойно произнесла:
– Глупыш, я за сиськами стояла. Показать, какие достались?
И тут все увидели ее огромный, красивый бюст. Теперь на смех подняли его. А он только глупо улыбался. Больше дурацких грубых шуток Ким никогда себе не позволял. Над тем сквером возвышалась голова вождя революции, поддерживаемая строительными лесами, – это был участок мастерской знаменитого скульптора. Туда мальчишки любили лазать через высокий забор – там, кроме громадной головы, еще стояли копии известных памятников и находился огромный яблоневый сад. Яблоки были, как водится, уже почти дикими, но это совершенно не играло никакой роли – каждую осень сад добросовестно обчищали. Еще там росли клены – осенью они становились темно-красными, с желтыми и зелеными прожилками. Туда, к кленам, Ким бегал на первые свидания. Девочки приходили смущенные, не знавшие что сказать и стесняющиеся своих румяных щек. Киму почему-то всегда нравились именно такие.
Машину Ким поставил около школы. Двери ее остались такими же, их не поменяли на новые, беззвучные. Они по-прежнему оглушительно хлопали, но никому и в голову не приходило их придерживать. Школьный шебутной народ выскакивал, на бегу натягивая ранцы, размахивая портфелями. Когда Ким повернул за угол, к школьной спортивной площадке, раздался звонок. И звонок остался таким же. Ким замедлил шаг, а потом и вовсе остановился – ему захотелось, чтобы в душу как можно глубже проникли воспоминания. И через некоторое время он вдруг почувствовал запах школьной столовой с ее холодными вкусными котлетами на сером хлебе, бледным чаем и слоеным язычком за пятнадцать копеек. А еще засосало под ложечкой, так с ним было перед уроком химии – он ее терпеть не мог и ужасно боялся химички, дамы неуравновешенной и злой. На школьном дворе бегали, прыгали, орали, толкались. Одним словом, этот мир, который он покинул давным-давно, по сути, остался прежним: наполненным энергией незлого соревнования и надежд.
Миновав школьный двор и площадку, Ким вышел в сквер. Тот самый. И там ничего не изменилось. «Какие-то счастливые места! Ничто их не берет, даже странно, как будто заговоренные!» – подумал Ким, вступая под сень тех самых кленов. Только они стали выше, а их кроны теперь образовывали огромный купол. Ким совсем «растаял» душой. Воспоминания его не одолевали, ничего такого, о чем пишут в романах, он не чувствовал – просто на миг вернулся к себе самому. Ким посмотрел на часы, с сожалением вздохнул и, прибавив шаг, вышел из сквера.
Здание было старым, но тщательно отремонтированным. Участок с небольшой тополиной аллеей выглядел ухоженным: клумбы, беседки и даже небольшой огород. Было понятно, что вся территория поделена на секторы, границы которых условны, но тем не менее обитателями соблюдаются. Ким почувствовал неловкость от множества глаз – он не сообразил зайти с черного хода, и теперь его дорогая машина привлекла всеобщее внимание. Войдя в просторный вестибюль, Початых шмыгнул носом, но запахов не обнаружил никаких, кроме аппетитного кофейного. «А кофе с цикорием», – подумал Ким и постучался в белую дверь с закрашенным старым замком.
– Господи, какой ты стал, я тебя по телевизору видела, но, сам знаешь, одно дело там, а другое дело – так, как тогда, много лет назад, в учительской.
В большом кабинете, где на столах стояли старые компьютеры, а по стенам были развешаны детские рисунки, сидела женщина, которая еле сдерживала слезы. Эту женщину Ким помнил молодой. Волосы у нее тогда были длинные, собранные в большую высокую прическу. Эта женщина имела смешную привычку облизывать испачканные мелом пальцы. Потом, позже, когда он из ученика превратился в учителя, эта самая женщина просидела весь его первый урок в классе, не допуская никаких шуток по отношению к нему, молодому преподавателю. Именно она предложила сделать его завучем, а потом и директором. Сейчас перед ним сидела полная дама, почти старая, с одышкой и испариной на лбу. Судя по ее одежде, она была небогата, судя по осанке и взгляду – она была здесь царицей и богом в одном лице. Женщина принялась рассказывать о знакомых, учениках, о людях, с которыми и она, и Ким когда-то работали. Ким все внимательно слушал, не перебивая, но душа у него ныла в ожидании плохих новостей. Наконец собеседница сказала:
– Я уже говорила тебе, что преступаю закон. Но делаю это сознательно по нескольким причинам. Мне не нравится, что происходит вокруг, – тут она замялась, подыскивая слово, – вокруг ЭТОЙ истории. Появлялись случайные люди, интересовались, я не дала никакой информации, но, сам понимаешь, все может быть. Я дам адрес, там ты найдешь и узнаешь то, что необходимо. И те люди, думаю, тоже меня поймут. Тебе – верю, я ведь знала тебя совсем ребенком, знала твоих родителей. Ты поступишь правильно и, если будет необходимо, поможешь.
Женщина написала что-то на листке, свернула его вчетверо и отдала Киму.
Листок Ким развернул только в машине. Адрес оказался подмосковный, фамилия немного знакомая, но, мысленно перебрав коллег, приятелей, он так и не вспомнил, кому она принадлежала. Этот листочек еще очень долго лежал у него в кармане. Ким и его бывшая жена опять медлили, не могли решиться набрать номер телефона и попросить о встрече.
– Завтра обязательно, обязательно позвоним. Только надо так, деликатно, – говорила она каждый вечер.
