Вера и Ким уже сидели в ресторане. Посетителей было не очень много. Музыка играла приглушенно. После воспоминаний Вера как будто бы устала. Она теперь слушала Кима, который рассказывал о родителях, о том, что отношения с ними сложные – он все всегда делал наперекор. Даже теперь, когда его мать в преклонном возрасте, те старые размолвки дают о себе знать. Но это все ерунда, главное – родители живы.
– Я сейчас даже не могу себе представить чувство сиротства. – Ким посмотрел на Веру и пожалел о сказанном. – Ты не слушай меня. Я иногда такую чушь несу. И это все больше от смущения.
– Чего смущаемся? – Вера уже улыбалась.
– Тебя. Ты такая красивая. Эти рыжие волосы… – Початых осекся.
– Да, удачный оттенок, – самодовольно сказала Вера.
Вареники с вишнями были вкусными, квас холодный, а кофе крепкий. Это меню «фьюжн», как назвали бы его сейчас, их вполне удовлетворило, и теперь они сидели, курили, рассматривали расписные стены, и каждый ждал от другого потаенного знака, указывающего на их будущее.
А на обратном пути вдруг что-то неуловимо поменялось. Вера рассердилась: ей показалось, что она вымаливает у судьбы и у Кима отношения, любовь, тепло и ласку. Девушка начала себя казнить за осторожность, за то, что прислушивается к его настроению, что свои ощущения и эмоции подстраивает под ситуацию. Стало стыдно, что она, такая независимая, уже который день живет с одной только мыслью о зыбком будущем. У своей двери Вера сухо попрощалась:
– Слушай, спать пойду. Дорога все-таки утомительная. – Не дожидаясь ответа, девушка скрылась в своем номере.
Ким постоял немного, он видел, что чем-то разозлил Веру, но ему в голову не могло прийти, что злится она сама на себя, на свою влюбленность в него. Если бы Початых это понял, то давно бы уже был там, в ее номере.
Комната в длину равнялась шести шагам, в ширину – пяти. Почти пяти, точные размеры мешала определить кровать. Ким вышагивал по номеру, словно журавль, только слегка пополневший. «Ну вот что делать? Пойти к ней? Выгонит, а после этого уже все, дорога будет закрыта, и надежд никаких. Не пойти – завтра может оказаться уже поздно. И опять никаких надежд. Господи, да что ж я такой идиот! Нет чтобы еще в ресторане заговорить… А я о семье, конфликтах – да кому это интересно!» Початых бегал по комнате и уже внутренне был готов к тому, чтобы улизнуть тайком из гостиницы, найти забегаловку и напиться там, пока его ученики отдыхают.
Но тут раздался слабый крик. Через несколько секунд он повторился. Ким остановился. Звуки доносились из номера Веры. Он выскочил в коридор и постучал в соседнюю комнату. После паузы дверь приоткрылась, Вера выглянула и тут же отбежала в глубь номера.
– Ким, посмотри, кто там?
Початых развернул плечи, втянул живот и ринулся навстречу опасности. Опасность имела длинный хвостик, маленькие круглые ушки и очень смышленый взгляд. Мышонок сидел посреди комнаты и пытался сообразить, куда надо бежать, чтобы а) уцелеть, б) не упустить вон тот замечательный кусочек печенья под кроватью. Грузный топот заставил сделать выбор в пользу безопасности. Вера сидела с ногами на постели. Ее одежда состояла из белой футболки и маленьких трусиков.
– Ты стриптиз мышам показывала? А они начали приставать?! – Ким не мог удержаться от шутки. Ситуация была «слизана» из дешевых романов.
– Тебе смешно, а я мышей и крыс боюсь больше всего на свете.
Вера наконец залезла под одеяло.
– Ну, спокойной ночи, – нерешительно произнес Ким.
– Слушай, не уходи. Посиди немного. – Вера опять вскочила. – Только пошуми, чтобы они все испугались.
– Кто все? Здесь один несчастный мышь. Голодный и маленький, – рассмеялся Ким, но тем не менее заглянул в каждый угол.
– Думаешь, он голодный? – женская сердобольность взяла верх над страхом. – Тогда положи ему кусочек колбаски, у меня от бутерброда осталась… Только не здесь, а там… – она махнула рукой в сторону двери и снова забралась на кровать.
Ким посмотрел на Верин нос, торчавший из-под одеяла, и рыжие всклокоченные пряди.
«Будь моя воля, я бы этому мышонку памятник поставил!» – подумал учитель истории и склонился над кроватью. «Он, наверное, решил, что я специально все подстроила! Ну и пусть!» – Вера закрыла глаза и вдохнула знакомый запах настоящего французского одеколона.
Мышонок сидел под тумбочкой и не мог дождаться, пока эти странные существа оторвутся друг от друга. Очень хотелось есть, а они возились на постели, потом долго разговаривали и курили, затем опять стали целоваться и никак не засыпали…
Где-то в этом месте Вериного рассказа Александра Тихоновна начинала хлюпать носом, искать одновременно очки, газету и носовой платок. Отвернувшись от Веры, она каждый раз спрашивала:
– Ну а что ж не поженились?! Любовь ведь!
– Он через год на своей бывшей ученице женился. Это у нас в школе такая мода была. – Вера могла об этом говорить спокойно потому, что после всех ее злоключений измена Початых представлялась «ерундой на постном масле».
Она еще много рассказывала Александре Тихоновне разных историй из своей жизни. Но только полностью исключив период бомжевания. Вера отлично понимала, что никому никогда нельзя говорить про такое. Объяснить почему, она толком не могла, но что делать этого не стоит – знала твердо. Единственный раз Вера нарушила свое табу, разговаривая с Ованесяном, который предложил ей замещать Раю. Тогда Вера рассказала всю историю: и про украденную квартиру, и про скитания по подвалам, и про площадь Павелецкого вокзала. Ованесян, старый московский армянин, глядя на эту женщину, ровесницу его дочери, еще раз подтвердил свое решение, а потом помог ей поменять паспорт (Вера взяла девичью фамилию матери) и предложил служебное бесплатное жилье. У Ованесяна и его компаньонов имелась в Москве небольшая собственная гостиница. От жилья Вера отказалась, но согласилась стать администратором, а потом и директором, и была благодарна за паспорт с новой фамилией. Прошлое в любом виде ее угнетало.
Ованесян проснулся рано. Последние годы того азарта и нетерпения, с которым он встречал каждое утро, становилось все меньше и меньше. Нельзя сказать, что это было связано со здоровьем: несмотря на преклонный возраст, Ашот Георгиевич каждую субботу посещал бассейн «Чайка» и целый час плавал там, не обращая внимания ни на пар над водой, ни на ослепительное солнце, ни на проливной дождь. Компаньоны, домашние и друзья над ним смеялись: уж он-то мог купить себе абонемент в любой спа-салон с бассейном, в котором плавает полтора человека. А Ашот ходит в бассейн с серо-белыми кафельными душевыми, покорно ждет своей очереди среди пенсионеров и пьет в скромном буфете сок из пластикового стаканчика. «Дураки, я туда целую жизнь хожу, меня каждая пиявка там знает – с чего это я стану менять привычки?!» Невозможно объяснить всем им, что даже этот запах старого спортивного учреждения: влаги, общепитовского кофе, разгоряченных тел – был напоминанием о его молодости. И люди там все нормальные: о ценах в магазинах говорят, о внезапно сломавшихся «Жигулях», о последнем концерте Пугачевой. Ованесян, хоть и был очень богатым человеком, такие вещи, как привычки и традиции, оберегал от всякого рода новомодных реконструкций.
