За Гроховским скакали колонной двадцать два рядовых улана и два бригадира
[16]
. Отряд замыкал вахмистр Новицкий. И уже позади всех ехали старый слуга де Крессэ и молодой, ловкий веселый паренек, прислуживающий Монтегю. Звали его Пьер, но почему-то хозяин дал ему прозвище Танкред, и теперь его никто иначе не величал…
Де Крессэ жестом предложил заслуженному унтер-офицеру присоединиться к нему и Монтегю. Веслав, изобразив старого служаку, церемонно отдав честь, подъехал к офицерам.
– Давно ли вы на службе? – спросил де Крессэ.
– Всю жизнь, мой капитан, – произнес Веслав с сильным польским акцентом, чуть улыбаясь уголками глаз.
– И что же вам не дали офицерского звания?
– Не могу знать, мой капитан, видно, не заслужил, – отозвался старый воин с явной иронией.
– А до французской службы вы были в армии?
– Так точно.
– И в каком же звании вы служили?
– Майором, мой капитан.
Де Крессэ и Монтегю с легким изумлением переглянулись.
– Ну а во французской армии?
– Вступил в Легион, как только Домбровский его начал создавать, в 1797 году. Да, видно, много у меня недоброжелателей. Так и приняли меня только вахмистром. Ну а с тех пор мы с уланами где только не сражались! Бились в Италии, бились в Германии, Польшу освобождали вместе с великим Императором. Да пока не до конца ее освободили…
Всю эту речь Веслав произносил, коверкая французские слова, но с каким-то таким красивым пафосом, что, казалось, он читает «Песню о Роланде» или рассказывает какую-то древнюю рыцарскую легенду.
Оба молодых офицера невольно не просто почувствовали уважение к старому воину, но и подсознательно ощутили его превосходство если не в воинской науке, то, по крайней мере, во внутреннем духе, который наполнял этого Дон Кихота. Но это был не глуповатый «рыцарь печального образа», а могучий, сильный воитель, рядом с которым должно было быть спокойно даже в самом страшном бою.
– А что же вы не вступили теперь в польскую армию к князю Понятовскому? – произнося каждое слово с подчеркнутым уважением, спросил де Крессэ.
– К князю Понятовскому? Да у него в армии в офицерах уж больно много сосунков. А наше солдатское дело сражаться там, куда Император пошлет. Для нас теперь родина там, где он. Но вот обойдем весь мир, наведем порядок, и будет снова великая Речь Посполитая… Так Император обещал. Все мои уланы – ребята отчаянные, огонь и воду прошли. Так что генерал не отдал наш эскадрон маршалу Сульту, который с собой весь полк на юг утащил. Взял себе в эскорт, да и правильно сделал, кто же лучше польского улана ему послужит. Не родились еще такие конники, чтобы с уланом драться…
За завязавшейся беседой время летело быстро. Погода стояла великолепная. Солнце взошло над горами Алькубьерре, которые вздымались впереди и справа серо-зеленой стеной. Горы эти были покатые, и их почти целиком покрывала пышная растительность.
В середине дня отряд вступил на узкую дорогу через перевал. Перевал был невысоким, но дорога шла очень круто, и то там, то сям по краям дороги зияли пропасти. Кавалеристы шли осторожно, выслав вперед авангард из четырех улан под командой бригадира. Конечно, в этих краях давно уже не встречалось никаких герильясов, но Веслав и французские офицеры были опытными бойцами и прекрасно знали старую военную истину «лучше перебдеть, чем недобдеть». Однако все произошло без малейших происшествий. В горах уланы встретили разве что нескольких пастухов, которые гоняли по редким полянам не слишком упитанных овец.
Уже далеко после полудня начался спуск с гор. Вид, который открылся перед всадниками, был восхитительным. Куда ни кинь взгляд, на сотню километров вперед вправо и влево простирался изумительный край. Это была не плоская равнина, но огромная низменность, где там и сям возвышались небольшие скалы и холмы, зеленели густые рощи, поблескивали серебряные ленты рек, а далеко на севере сверкали ослепительным блеском величественные вершины Пиренеев.
К вечеру отряд прошел уже шестнадцать лье
[17]
. Кони очень устали, и надо было располагаться на ночлег. Впереди был большой постоялый двор Вента Валериас, однако до него оставалось больше двух часов пути, да и расположиться всем в помещении было бы невозможно.
К тому же Монтегю и Крессэ не захотели ночевать отдельно от старого унтера. Они понимали, что, согласно иерархии, офицеры должны были бы разместиться в доме, а старший вахмистр – ночевать с солдатами под открытым небом. И потому из уважения к Веславу де Крессэ предложил всем расположиться на биваке.
Справа у подножия высокого холма оказалась красивая густая роща, через которую протекал чистый ручей, что не столь часто увидишь в этом краю, зачастую лишенном растительности и воды. Гроховский по команде Монтегю приказал уланам свернуть с дороги, и через несколько минут кони были уже привязаны к деревьям, покрытым свежей листвой, а уланы начали в сгущавшихся сумерках без суеты готовить бивак. Сторожевые посты с заряженными, готовыми к бою карабинами были выставлены тотчас же.
Через час уже стемнело, но солдаты быстро развели несколько костров. Их яркое пламя освещало оранжевым светом сосредоточенные лица мужественных воинов. Было прохладно и тихо, только уланы негромко переговаривались между собой, деловито ставя на огонь котелки с водой, да иногда раздавалось ржание расседланных лошадей, которых поили дежурные.
Офицеры со своими слугами расположились отдельно и, пока Танкред быстро развел костер, Жак, который уже расседлал, привязал и напоил лошадей, начал готовить ужин. В обширной походной суме он, конечно же, уместил несколько бутылок отличного вина. Скоро ужин был готов, и старый слуга ловко расставил тарелки и стаканы из толстого стекла по расстеленной на земле скатерти. Из котелка аппетитно пахло.
Де Крессэ предложил Монтегю позвать за их «стол» Веслава. Адъютант с восторгом одобрил эту идею, но старый польский воин отнекивался: нужно-де смотреть за лошадьми, проверять посты да следить за тем, чтобы уланы, у которых, как всегда, где-то была припрятана водка, не глотнули лишнего. Но офицеры настаивали. Тогда Веслав согласился подойти к их костру, но только если ему позволят взять своего помощника вахмистра и одного из двух бригадиров (второй отвечал за караулы). Уланы с важным видом подошли к офицерскому костру, не снимая строевых шапок со сверкающими в алом мерцании пламени начищенными бляхами, вытянулись по стойке смирно, отдали честь и церемонно присели, держась чуть поодаль. Танкред тотчас же налил в их стаканы густое красное вино, которое казалось почти черным в темноте ночи.
– Может, скажете тост? – вырвалось у де Крессэ.
– Ну, если пан офицер желает, дозвольте слово молвить, – словно на старинном пиру, произнес Веслав. – За нашего Императора и за его великую победу, которая, конечно же, придет!
