Конечно, потомство «временных браков» не могло сформировать сколько-нибудь заметную русскую колонию и практически не повлияло на развитие японо-российских отношений, хотя сын приятеля Владимира Менделеева, дипломата А. Яхновича и его контрактной подруги стал известным писателем и переводчиком.
Наибольшей за всю историю численности – около 100 тысяч человек – русская диаспора в Японии достигла в 1905 году. Все эти люди, за исключением троих, были военнопленными. В 29 городах для них оборудовали лагеря, в которые, начиная с первых дней войны, когда были интернированы экипажи «Варяга» и «Корейца», пребывали пленные. Благодаря корректному обращению большинство наших соотечественников смогли благополучно пережить плен и вернуться домой.
Конечно, лагеря не были санаториями, хотя, как свидетельствуют историки, пленные совершали экскурсии по окрестностям, носили японскую одежду, холодное оружие и даже пили пиво. Тем не менее свыше 400 наших солдат и моряков, в основном тяжело раненных в боях, не смогли вернуться на родину. Их прах остался на японской земле, и уже в то время японцы предприняли все усилия, чтобы сохранить русские могилы в порядке, не допустить забвения павших. И так было во все времена вне зависимости от отношений между нашими странами.
Особую роль, сначала в помощи пленным, а потом в сохранении могил павших, сыграл человек, о котором стоит сказать отдельно. Одним из троих и самых известных из всех русским, остававшихся в Японии на свободе во время войны, был епископ Николай (в миру И.Д. Касаткин, 1836–1912). Авторитет православного священника среди местных властей был настолько высок, что ему разрешалось свободное перемещение по Японии и оказание любой посильной помощи военнопленным.
Чтобы заслужить это право, отцу Николаю – будущему архиепископу Токийскому и всея Японии, уже в наши дни прославленному под именем Равноапостольного Святителя Николая Японского, – пришлось более 40 лет отдать служению церкви в самых неблагоприятных условиях. Все-таки Япония была страной, где совсем недавно любого христианина ждала казнь. То и дело оказываясь на краю гибели, но не падая духом, он с нуля овладел языком и перевел на японский Священное Писание. Ему удалось открыть православную семинарию, построить в Токио огромный кафедральный собор, ныне известный как «Собор Николая» – Николай-до, и десятки церквей. Этому подвижнику удалось довести число православных в Японии до 33 тысяч человек, которые были объединены в 266 церковных общин.
И хотя автокефальная православная церковь в Японии за последнее столетие потеряла многих своих приверженцев, она остается еще одной диаспорой, тесно связанной с Россией, с русскими. Тогда же, в годы войны, епископ Николай выступал с проповедями перед военнопленными, в которых излагал ясные и четкие мысли, помогавшие соотечественникам лучше понять происходящее, перетерпеть неволю, сохранить силы для возвращения на родину и, что немаловажно, не участвовать в событиях русской революции 1905 года.
Еще одни жертвы войны – осиротевшие русские подростки – были приняты им «на казенный кошт» для обучения в православной семинарии. Двое из них, осиротевшие во время восстания ихэтуаней в Китае, оставались вместе с владыкой в 1904–1905 годах – единственные русские в военной Японии. Возрождавшаяся после войны русская диаспора пополнилась молодыми семинаристами, за обучением и воспитанием которых отец Николай следил лично. Блестящее образование, полученное ими в Токио, помогло как минимум одному из них стать известным японистом, а другому навсегда войти в историю мирового спорта.
В семинарии в качестве уроков физического воспитания преподавалась борьба дзюдо. Несколько подростков были отправлены на учебу в институт дзюдо – Кодокан, а один из них – Василий Ощепков – показал столь большие успехи, что в 1914 году стал первым русским и третьим европейцем, получившим мастерскую степень и черный пояс. В 1917-м он организовал во Владивостоке первые в истории международные состязания по дзюдо между российской и японской командами, но это тема уже другой моей книги.
После революции и развала царской империи имевший духовное образование Вася Ощепков занялся тем, ради чего, как оказалось, его забросила в Токио русская военная разведка. Одному из последних царских разведчиков и первому советскому резиденту ГРУ в Японии В. С. Ощепкову довелось работать среди представителей первой эмигрантской волны – тех, кто составил костяк новой российской диаспоры.
«На берег выброшен грозою» – эту строку Пушкина часто вспоминают, когда речь заходит о русских эмигрантах в Японии, вынужденных спасаться от революции и гражданской войны. Основная часть их предполагала отправиться далее, в США или Австралию, а многие лишь на время заезжали сюда по торговым делам из Китая. «В Японии русские отчего-то чувствовали себя не так комфортно, как в Китае», – изящно выразился по этому поводу последний посол царской России в Японии Дмитрий Абрикосов. Так или иначе, в первые послереволюционные годы русская колония в Японии росла столь бурно, что японская полиция не всегда могла разобраться, где и сколько проживает русских, не понимая, выделять ли из нее евреев и татар. Естественно, что среди той эмигрантской волны было немало военных. Большинство из них задержалось здесь ненадолго, собирая деньги для борьбы с большевиками, как атаман Григорий Семенов или адмирал Александр Колчак. Последний в 1905 году провел здесь четыре месяца как военнопленный, а в 1918-м жил на даче в курортном городке Никко со своей возлюбленной Анной Тимиревой, ожидая помощи от японцев.
Многие россияне, осевшие в Стране восходящего солнца, внесли столь значительный вклад в ее развитие, что, если бы сегодня обе стороны почаще об этом вспоминали, немалых проблем во взаимоотношениях наших стран удалось бы избежать. Вот несколько примеров.
Гурманы от рождения, японцы высоко ценили мастерство кондитеров Охотского, Грузерова и Окруженова, познакомивших их с русской выпечкой. Сегодня пирожки – «пиросики» – являются здесь одним из символов русской кухни наравне с борщом. В сегменте шоколада премиум-класса лидирующие позиции занимает марка «Космополитен», основанная В. Ф. Морозовым. Многочисленные рестораны русской кухни во многом обязаны первым заведениям старовера Е. А. Власова, Марии Мотохаси и Л. С. Швец – той самой Любови Швец, на юбилее которой я неожиданно оказался в Токио.
К началу производства и продажи косметики в Японии приложила руку Н. В. Старухина, а В. К. Старухин стал первым в истории бейсболистом, одержавшим 300 побед в японской лиге, и первым иностранцем, избранным в Зал Славы японского бейсбола, который здесь спорт номер один. Приятно было узнать, что его именем назван стадион. Другой потомок эмигрантов – сын казачки и японца Коки Тайхо – обладатель титула Ёкодзуна – Великого чемпиона сумо. А Синъити Хасимото, сын русского морского офицера и японки, стал известным регбистом.
Естественно, нельзя не отметить заслуг представителей великой русской культуры. Основателем японской фортепианной школы считается Лео Сирота, приехавший сюда в 1929 году на гастроли и задержавшийся на 17 лет. Его дочь Беата позже работала в штабе американских оккупационных войск и приняла участие в создании проекта Конституции Японии, действующей до сих пор. Игру на скрипке преподавали А. Я. Могилевский, С. Пальчиков, Анна Бубнова. Последняя, выйдя замуж за студента-зоолога Сюнъити Оно, прожила в Японии более 40 лет. Ее младшая сестра Варвара стала одним из крупнейших иностранных специалистов по японской гравюре, выдающимся художником, переводчиком и преподавателем. Племянница Анны – Йоко Оно, вдова легендарного Джона Леннона, до сих пор хранит память о русских родственниках и не так давно специально приезжала в Россию, чтобы побывать на их родине.
