Размножение и забота о детях
В начале существования Онейды пришлось запретить деторождение, так как надо было сначала обустроиться и наработать деньги, чтобы обеспечить возможность воспитания и образования потомства. Потом, когда Онейда достигла благосостояния, началось размножение под строгим контролем Нойса.
Из тех, кто лучше всех следовал заветам Нойса, выбрали для детопроизводства двадцать четыре мужчины, двадцать женщин – и понеслась обоюдооргазменная ебля.
Если пара хотела заиметь ребёнка, она обращалась с прошением, и Нойс со старейшинами одобрял зачатие на основании (как он говорил) их духовно-христианских качеств. Если женщина хотела ребёнка, то достойного мужчину ей всегда находили.
Когда желание плодиться одобряли, то женщина совокуплялась только с назначенным мужчиной, пока не забеременеет либо пока не отчается от безуспешных попыток. Мужчина же мог ублажать и других женщин.
Но самые интересные вопросы, как всегда, остаются безответными. Ну, хорошо, женщина забеременела и её можно было ебать не предохраняясь и метод сдерживания с ней не использовался? Значит ли это, что к ней устремлялись мужики со всей общины, чтобы с ней испытать оргазм? И при скором зачатии восемь месяцев её ебли до самых родов?
После одобрения пары на размножение в коммуне устраивалось нечто вроде свадьбы. Вечером собирались в театре все коммунисты и на сцену выходили будущие родители, они становились на колени друг перед другом, и им пели песни посвящения, сочинённые онейдовскими композиторами. После пения на сцену поднимались пары, что были в процессе создания зародыша, и целовали новоебленных.
Нойс находился под глубоким впечатлением от модной тогда евгеники Fransis Galton и решил выводить породу настоящих христиан. Задачей Нойса было произвести потомство, похожее на него самого, то есть на лучший образец христианина.
После рождения ребёнка мать в течение года-полутора, пока кормила грудью и пока он научался ходить, освобождалась от большинства общественных обязанностей и посвящала всё время ребёнку.
Начавшего самостоятельно передвигаться ребёнка отдавали в коммунистические ясли. Ребёнок знал, кто его мать, а часто и кто отец. Родители часто навещали своих детей, но в общине существовало понимание, что дети – это прежде всего божьи дети, а не родительские. За детьми добросовестно и с чувствами ухаживали, учили, воспитывали назначенные на эту работу «отцы» и «матери».
Разумеется, начальная разлука с матерью нередко была тяжёлой для малыша. Дети не понимали, почему они не могут оставаться постоянно с матерью, как это было раньше, рвались к матерям и плакали, но в итоге неизменно привыкали. Если для матери множественный брак сопровождался наслаждением от всякого мужчины и разлука с возлюбленным скрашивалась оргазмами с новым любовником, то разлука с детьми ничем не заменялась. Впрочем, разлука была относительной – ребёнок был всегда в пределах досягаемости для матери.
Нойс считал, что крепкие узы между матерью и ребёнком разваливали бы коммуну, поскольку родительская любовь должна быть перенаправлена в любовь ко Христу. А так как Нойс являлся наместником Христа на Земле, то вся любовь должна была быть направлена на Нойса и на членов общины. Нойс вовсе не был бессердечным и холодным – наоборот, он понимал и сочувствовал матерям:
Я уважаю великую привязанность матери к своему ребёнку, как я уважаю всё великое.
Так что дети общались со своими родителями, но не постоянно и вкушали дополнительную любовь от всех взрослых, которые оказывались их тётями, дядями и прочими родственниками.
Предпочтения в выборе отца для будущего ребёнка были основаны на моральных, интеллектуальных и физических качествах, но прежде всего на условии правильной веры. Правильность веры определялась послушностью и искренностью в следовании заветам Нойса.
Однако Нойс прежде всего хотел распространять своё семя (девять из 58 родившихся детей в Онейде были его) и своих сыновей. Так, его старший сын Теодор, физически и психически нездоровый, да ещё разуверившийся в Христе, тем не менее с позволения отца произвёл четырёх детей. А второму сыну, Виктору, которого Нойс посадил в сумасшедший дом за активное сопротивление его вере (а сопротивление себе Нойс рассматривал как признак сумасшествия), в двадцать четыре года Нойс позволил стать отцом, хотя по возрасту отцами разрешалось становиться мужчинам гораздо старше.
Чтобы усилить влияние своей крови, Нойс совокуплялся даже со своими племянницами и от одной из них заимел ребёнка.
(Инцест стал табу, поскольку происходило вырождение потомства. Однако когда появились надёжные противозачаточные средства, то основания для запрета инцеста исчезли. Это так, между прочим.)
Ребёнок от племянницы был вполне здоровым и нормальным.
Конец коммуны
К середине 70-х Нойс ослабел здоровьем и почти совсем оглох (предполагаю, что от стонов и воплей кончающих женщин, которых он безостановочно ёб). Себе в преемники он прочил Теодора, который закончил Йельский университет, стал врачом и пользовался большой популярностью у молодых женщин Онейды. (Небось тайные аборты делал, чего и учил папашка на доктора, – это моя научная гипотеза.)
Теодор также оказался талантливым бизнесменом и, став управляющим, сделал предприятия Онейды из убыточных доходными. Однако Теодор вёл себя в бизнесе как диктатор, в отличие от своего отца, который только в религиозной и половой сфере был диктатором, а в бизнесе вёл себя весьма гибко и демократично. Поэтому Нойс решил приструнить сына, на которого жаловались его коллеги по бизнесу в коммуне, и вернул ведение бизнеса в прежнее демократическое русло. После этого у Теодора случился нервный припадок (метод сдерживания не сдержался и выплеснулся в мозг). Теодор уехал лечиться, а когда вернулся, то уже больше не участвовал в бизнесе, а только отправлял обязанности врача.
Но вскоре он со своим двоюродным братом ушёл из коммуны: они разуверились в божественности Христа и в роли Нойса во всей этой истории, и вообще – стали атеистами.
(Вот почему ебальное общество надо бы основывать не на выдуманной вере в человекобога, а на реальном, вечно возрождающемся наслаждении, которое длится всю жизнь, а не как вера, в которой можно усомниться. Желание же, наоборот, сомнению не подлежит.)
Однако Теодор долго не выдержал (как и все, кто сдуру уходил из Онейды) и попросился обратно. Там на общем собрании все единодушно проголосовали за принятие его обратно при условии, что он будет «бороться со своими демонами».
В 1875 году Теодор опять стал руководить бизнесом, обещав, что теперь он будет уделять больше времени духовным делам и Богу, а не погружаться с головой в деланье денег.
В мае 1877 года Нойс назначил Теодора своим преемником, а сам ушёл в отставку: остался лишь консультантом и редактором издаваемых публикаций. Однако Теодору не удалось вести за собой коммуну людей, полную противоречий (многие считали, что он хороший бизнесмен, но плохой духовный лидер), и Нойсу в 1878 году пришлось снова взять всё управление на себя.
