— Да. Как наркотик… И опасное. Раньше антикварщиков жали за спекуляцию. Ну а сегодня… Сегодня сами знаете…
— Сегодня убивают.
— Да… Слышали о Тарлаевых? — спросил он.
— Я их знал.
— Я тоже. Профессор Тарлаев. Прекрасный человек. Был, — вздохнул он.
— Вы многих знаете?
— Практически всех коллекционеров, кто занимается живописью и прикладным искусством… Здесь душновато, — он приспустил галстук, — Давайте пройдемся по вернисажу. Посмотрим, какой завалью торгуют.
— Считаете, заваль?
— Наполовину. Есть несколько хороших вещей. Но цены вздуты безбожно…
Я с неохотой поднялся, и мы отправились на экскурсию.
— Здесь не продается ничего, — сказал Сергей Федосович. — Здесь обговариваются условия. Потом вещь продается втихаря — без налогов и сборов. И все довольны… А вообще, обороты падают. До всех кризисов совершенно иной уровень продаж был. Сейчас что-то начинает восстанавливаться… Хотя раньше совершались сделки. Три года назад чеченский бизнесмен — хозяин гостиницы «Рэдисон-Славянская» — в первый же день салона взял две картины: Кандинского — за полторы сотни тысяч долларов и Малевича — за две сотни тысяч.
Он остановился около стенда.
— Вот, хочу показать вам, — он ткнул на очень изящную, разноцветную хрустальную конфетницу. — Прекрасная вещь. И просят недорого, в отличие от всего хлама. Пять тысяч в долларах. Императорский стекольный завод. Вторая такая только в Эрмитаже.
Мы пошли дальше. Сергей Федосович чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он со всеми раскланивался, жал руки.
— Здравствуйте, Анатолий Иванович, — кивнул он директору магазина «Арбатский сувенир».
У Иваныча лицо вытянулось, когда он увидел меня. Мы его лабаз трясли несколько месяцев, нашли две краденые иконы, чуть не закрыли. Так что меня он вряд ли любит. Но боится. Значит, уважает.
— Вот, пожалуйста, хит сезона, — Сергей Федосович показал на картину, достаточно мутно написанную. — Серов — «Петр Первый в Монплезире». Далеко не лучший образец творчества великого художника. Сколько, Анатолий Иванович?
— Серова меньше чем за сотню и отдавать грешно. Ну, хотя бы за девяносто тысяч. Как? — Он внимательно посмотрел на Сергея Федосовича.
— Успеха, — усмехнулся Сергей Федосович. Мы пошли дальше и остановились перед очередной витриной.
— Вон графины, серебро и хрусталь. За тысячи долларов. Хотел бы посмотреть на идиота, который купит.
— Почему?
— Пятьдесят процентов фальшивки. Сейчас целые мастерские работают, делают серебро Фаберже. У поляков клеймо фаберже есть, они метят им подделки. У нас еще в семидесятые годы тоже умельцы нашли клеймо Фаберже и как на конвейере штамповали.
— «Следствие ведут знатоки» — фильм целый по этой истории снят.
— Во-во. Кстати, организатор этого предприятия — сегодня депутат Государственной думы от ЛДПР. Времена меняются…
— А картины тоже подделывают?
— Еще как. Айвазовского начали подделывать еще при жизни. По миру ходит три тысячи его работ. И еще раза в два больше фальшивок. А художник дорогой. Сам он художник незаурядный, лучше его море никто не изображал. А тут еще всемирная армянская диаспора делает своему брату армянину рекламу. Так что на международных аукционах до трехсот-четырехсот тысяч долларов некоторые его полотна поднимались… А вон Васнецов так себе. Его за семьдесят пытаются продать, но не получится…
Беседа шла неторопливо.
— Вообще жизнь у порядочного коллекционера не сахар. Слишком много крыс, — нахмурился Сергей Федосович. — Вон одна, — он кивнул на стенд. «Московский антикварный мир», около которого откровенно скучал благообразный, с глубокими залысинам коротышка лет сорока — Николай Наумович Горюнин. — Настоящая крыса.
Тут мне с ним трудно не согласиться. Симпатии Горюнин у меня тоже не вызывал.
— За что вы его так? — полюбопытствовал я.
— Эдакий угорь. Везде пролезет. Всем вотрется, в доверие. А после этого начинают происходить с людьми странные вещи.
— То есть?
— Пара раз после этого нелюдям приходили воры или грабители.
— Он, кажется, приятель Марата Гольдштайна? — спросил я. Действительно, Горюнин числился в связях позавчера обворованного Гольдштайна.
— Таких приятелей у Горюнина… Гольдштайна ведь обокрали, да?
— Взломали квартиру, когда тот с семьей был на даче.
— А вы знаете, что перед этим Горюнин пытался сторговать у Марата несколько вещиц. Потому что у Горюнина был заказчик из Нидерландов на картину Юона, но не было самого Юона. А у Марата Юон был, вот только расставаться он с ним не хотел. Вы в курсе этой истории?
— Нет. Но хотел бы быть в курсе, — сказал я.
— Я деловой человек. Но сегодня раздаю идеи бесплатно. У Горюнина есть знакомый — ворюга из Краснодара. Кличка… — он прищелкнул пальцами. — По-моему, Реваз Большой… Да, точно. Этот бандит, когда у Горюнина были разборы с соучредителями по поводу «Антикварного мира», обеспечивал наезд на строптивых.
— Что-то слышал, — сказал я, хотя на самом деле ничего не слышал. Разговор становился все более занимательным. И собеседник казался все более интересным.
— У меня знакомый врач в тридцать шестой больнице. Он сказал, что этот Реваз у него лежит уже третью неделю. В компании с такими же…
— Болеет?
— Да. Совесть замучила, и ему ее ампутировали… Это самое удобное для ворюг — приезжаешь в Москву и идешь не в гостиницу, а ложишься на лечение, отстегиваешь деньги. А сам бродишь и бьешь прохожих по голове или лезешь в квартиру и берешь оттуда картины. И у тебя алиби — лежал под капельницей, был на рентгене…
— Слышал о таком, — сказал я. — А в каком отделении он?
— В третьей терапии…
Тут послышался противный звук. Это звонил сотовый телефон. Все-таки сотовый был у Сергея Федосовича, но только спрятан был во внутреннем кармане.
— Да, слушаю… Когда?.. Контракт Иванов просмотрел. Все в порядке?.. Ладно, сейчас подъеду, обговорим конкретнее, — он спрятал телефон. — Дела зовут. Рад быть полезен вам, — он вытащил из кармана визитку.
— Разговор настолько захватывающий, что хотелось бы продолжить, — сказал я, беря визитную карточку.
— Не против, — Сергей Федосович пожал мне руку. И энергичным пружинящим шагом направился к выходу, лавируя меж посетителей салона.
Любопытно. Информацию, которую он кинул мне между прочим, есть смысл проверять…
Я взглянул на синюю, золотом тисненную визитку.
Сергей Федосович Кандыба. Кандидат наук. Генеральный директор ассоциации «Урал». Телефоны рабочие. Сотовый. Ну что ж, Сергей Федосович. Мне хотелось бы с вами подружиться.
