С Надей Клим познакомился на сдаче клиентам очередного объекта Алины, куда пригласили и его, потому как хозяин оказался под неизгладимым впечатлением от работ кузнеца. И кстати, почти весь вечер проговорил именно с Климом, расспрашивая о сложностях профессии. Они даже, можно сказать, сдружились, потом мужик неоднократно приезжал в кузницу к Ставрову и с удовольствием что-то сам ковал, просится до сих пор постучать молоточком. И рекомендовал Клима нескольким своим друзьям. Но не о нем речь.
Надя была знакомой или даже подругой со стороны хозяйки дома. Там и познакомились, обменялись телефонами, понравившись друг другу. А на следующий день она позвонила сама и предложила встретиться в выходные.
Встретились и в тот же день оказались в кровати у нее дома, в Москве. И отчего-то Надя решила, что Клим ей нужен. А Клим присмотрелся к девушке и подумал, что она ему очень нравится и с ней хорошо в постели, она привлекательная, деловая, обладает хорошим вкусом – ну всем подходит, да и жениться пора бы уж, все-таки тридцать два. Не критично, понятное дело, но и дом обустраивать лучше под хозяйку, и детей пора бы.
Вот приблизительно такими соображениями он руководствовался, хотя именно Надя предложила ему пожениться. Но, будучи мужчиной рассудительным, обстоятельным и неспешным, Ставров изложил будущей жене свои ожидания: детей, семьи, жизни в его доме.
Надя подтвердила свое согласие по всем пунктам.
Петровичу она не понравилась категорически и сразу.
– Ты вот, Клим, мужик-то умный, а в чем-то дурак, – пожурил наставник. – Ты разве не видишь, стерва она. Да и совсем другого поля ягода, не твоя. И на черта тогда вся эта бодяга, чтобы потом расхлебывать?
А родителям, странное дело, невестка приглянулась поначалу, да и Надя старалась произвести на них хорошее впечатление, даже подружилась с бабушками. Но те относились к ней с осторожностью – Климу ничего против девушки не говорили, критику не наводили, но и хвалить не спешили.
А после свадьбы выяснилось, что переезжать за город Надежда не может, у нее серьезная работа и настоящая карьера. Нет, она готова туда переехать и даже жить – ничего, поездит по утрам на машине в Москву и обратно, потерпит, но только когда дом будет полностью обустроен, а ей этим заниматься некогда. Вон, к Алине своей обратись, а она, так и быть, проследит за работой дизайнера.
И получилось, как ни крути, чисто по великому Жванецкому: «Наш национальный характер: сначала жениться, потом выбирать…» – вот точно!
Открытие, конечно, не из приятных, и, главное, «вовремя»: после свадьбы. Но Клим как-то пропустил это мимо, очень сложный рабочий период у него шел с модернизацией всего производства, с наймом новых людей – не до быта. Но Алина послала подальше его жену с ее «распальцовкой» крутой цацы и к дизайну и обустройству дома ее вообще не допустила. Во что тоже не стал вмешиваться Ставров.
Про детей Надя говорить не хотела, объясняла, что сейчас займет один важный пост, за который надо еще побороться, а там уже можно подумать и о потомстве.
Через восемь месяцев после их свадьбы Надежде предложили работу в Германии, в дочерней компании той известной фирмы, в которой она трудилась. Место карьерное, очень значимое, с повышением через несколько ступеней, с большой перспективой роста.
Ставров обалдел – куда это? Он вот точно ни в какую Германию не поедет. Надя же объявила ему, что она согласится однозначно и это даже не обсуждается, ибо только в работе вся ее жизнь. Ну, о’кей, сказал Клим, тогда надо развестись, в том смысле, что на кой ему фиктивная жена.
А Надя принялась молитвенно его уговаривать не делать этого. Оказалось, что у ее компании имелось одно обязательное требование: чтобы сотрудники были семейными людьми, в этом состояла их политика – что-то типа «мы одна дружная семья». Такая вот фишка у руководства, нечто «вожжи под мантией». На самом деле руководству этому глубоко по фиг, живете ли вы семьей или это только формальность, главное, чтобы сотрудники состояли официально в браке. И потом, убеждала его Надежда, они могут ездить друг к другу, никто же не говорит о том, что они перестали быть семьей.
– Перестали, – твердо пояснил ей Ставров. – Мне-то это на кой? – недоумевал Клим, слушая ее просьбы. – Я собираюсь жить с нормальной женой, которая рядом, зачем мне фиктивный брак?
И тогда Надя клятвенно ему пообещала:
– Как только ты встретишь женщину, на которой решишь жениться, позвонишь мне и скажешь: «Приезжай срочно, ты мне нужна. Мне надо развестись». Я сразу приеду и дам тебе развод. Клянусь. Только хотя бы первое время я должна оставаться официально замужем.
И он согласился.
За прошедшие три с лишним года Клим не встретил ни одной женщины, на которой хотел бы жениться. Он развивал и расширял свое дело, весь отдаваясь ему. Постепенно Алина помогла обустроить дом и участок и все строения без помощи и вмешательства других женщин, исключительно по характеру и пожеланиям Ставрова.
Надя занималась своей карьерой. Первый год она еще ездила в Москву раз в два-три месяца, они встречались и даже занимались сексом, потом поездки сократились. Последний раз она приезжала в апреле прошлого года, а сейчас уж июль нынешнего.
А потом Клим встретил Полину, и все в его жизни переменилось.
Утром на Ивана Купалу, когда они первый раз были вместе, он позвонил жене и потребовал, чтобы она приехала как можно скорей, а днем поехал в загс и написал заявление о разводе. Надежда перезвонила вечером и объяснила, что прямо сейчас приехать не может, у нее там какой-то серьезный большой проект, как только его сдаст, сразу вылетит.
– Вот и все, – завершил Клим свой рассказ.
– Мне стало так плохо! – пожаловалась Полина, как ребенок.
– Я знаю! – тут же подхватил ее на руки и пересадил к себе на колени Ставров. – Я видел.
– Мне показалось, что твои слова как пуля прострелили меня насквозь, – прижалась к нему доверительно девушка. – Даже говорить больно было.
– Поленька, – постарался мягко говорить Клим, – тебе ведь к хорошему психологу надо, ты это понимаешь?
– Понимаю, честно, – вздохнула она. – Вся-то моя жизнь, с двенадцати лет, через призму маминых поступков проходит. Я еще и от этого в экспедиции постоянно сбегала, да чтобы подольше и почаще, особенно в последние годы, когда папа с Олей уехали. Я понимаю, что мне нужна помощь, но мне казалось, что я справляюсь, пока…
– Что? – не дал ей замолчать он.
– В этом тяжело признаваться, – вздохнула горестно Полина.
– Иногда полезно признаваться в самом трудном.
– У нас была зимняя экспедиция, и в поселке отключился свет на несколько дней. Темно, свечи, лучины и разговоры тихие, не беспокоящие темноту, за окном мороз страшный, под пятьдесят, а в доме уютно, печь топится, потрескивает тихонько, собаки в сенях возятся, сено шуршит в сеннике на чердаке, где кот мышей гоняет. Было так замечательно. Какая-то особая теплота и в доме, и в душе. И как-то сидели мы в такой темноте с Агафьей Кузьминичной, и она мне про свою жизнь рассказывала, пряла шерсть собачью на прялке и говорила, а я взяла и рассказала ей про маму. А она выслушала, помолчала и спрашивает: «Ты того-то в експиции свои шастаешь, чтоб чаще от нее подальше-то быть? Думаешь, может, сгинет, пока тебя нет?» Я обалдела. Смотрела на нее во все глаза, а она усмехнулась, погладила меня по голове жалеючи так и говорит: «Чего пугаешься? В этом греха нет. И винить себя не спеши. Когда ноша-то слишком тяжкая, всегда скинуть хочется. Да только сколь Господь отмерил, столь и нести придется». И я поняла, что, наверное, где-то в глубине души именно об этом и думала: чтобы быть далеко, когда с мамой случится что-то страшное, и не спасти ее. И тогда я испугалась сама себя. Ужасно испугалась. Когда вернулась, пошла к известному психологу, заплатила большие деньги и полтора месяца сеанса ждала. Такая очередь. А он, выслушав, стал меня убеждать, что желать ей смерти – это нормально, а потом начал задавать такие вопросы и такое говорить, что создавалось ощущение, будто с меня кожу сдирают. Я встала и ушла с середины сеанса и больше ни к кому не обращалась. Так и не изжила в себе все те детские и подростковые страхи. Хотя, разумеется, понимание и знание, что у меня нет плохой наследственности, в огромной степени меня от них излечило.
