Она медленно повернулась к нему и обеими руками развела волосы, чтобы он мог видеть ее лицо.
– Мои родители умерли во время чумы. Я своими руками выкопала их могилы. Клянусь тебе, Джим Кортни, своей любовью к ним и могилами, в которых они лежат, что я не убийца.
Он с облегчением вздохнул.
– Я тебе верю. Можешь больше ничего не рассказывать.
Она снова отпила и протянула фляжку ему.
– Больше не давай мне. Это размягчает сердце, а я должна быть сильной, – сказала она. Они сидели молча. Джим уже собирался сказать, что им нужно углубиться в горы, но она вдруг прошептала – так тихо, что он засомневался, заговорила ли она. – Был мужчина. Богатый и влиятельный мужчина, которому я верила, как когда-то верила отцу. Он делал со мной такое, что я не хочу никому рассказывать.
– Не нужно, Луиза. – Он протянул руку, чтобы остановить ее. – Не говори.
– Я тебе обязана жизнью и свободой. Ты имеешь право знать.
– Пожалуйста, перестань. – Ему хотелось вскочить и убежать в кусты, чтобы не слышать ее слов. Но он не мог шевельнуться. В этот момент он был уже как под гипнозом, как мышь перед раскачивающейся коброй.
Все тем же детским, спокойным тоном она продолжила:
– Я не стану рассказывать тебе, что он со мной делал. И никому не расскажу этого. Но теперь я не могу позволить прикоснуться к себе ни одному мужчине. Когда я попыталась сбежать от него, он приказал своим слугам спрятать в моей комнате драгоценности. Потом их нашли. Меня отвели в суд в Амстердаме. Моего обвинителя даже не было в зале суда, когда меня приговорили к пожизненной каторге. – Оба долго молчали. Потом Луиза снова заговорила: – Теперь ты знаешь обо мне все, Джим Кортни. Знаешь, что я грязная, сломанная и выброшенная игрушка. Что ты теперь хочешь делать?
– Я хочу убить его, – сказал наконец Джим. – Если я когда-нибудь встречу этого человека, я его убью.
– Я говорила с тобой честно. И ты говори со мной честно. Будь уверен в том, чего хочешь. Я сказала, что не позволю ни одному мужчине прикоснуться к себе. Сказала, кто я. Хочешь отвезти меня назад на Добрую Надежду и отдать полковнику Кайзеру? Если да, я готова вернуться с тобой.
Он не хотел, чтобы она видела его лицо. С самого раннего детства никто не видел его плачущим. Джим вскочил и пошел седлать Трухарт.
– Пойдем, Ежик. До Маджубы дорога не близкая. У нас больше нет времени на пустую болтовню.
Она послушно подошла и села верхом. Он провел ее в глубокое ущелье в горах и вверх по крутому склону. По мере подъема становилось все холоднее, и на рассвете солнце окрасило вершины гор в призрачный розовый цвет. Меж скал блестели полоски нерастаявшего снега.
Уже в конце утра они остановились на вершине, на краю линии деревьев, и посмотрели вниз, в скрытую долину. Среди скал на покрытом осыпью склоне виднелся полуразвалившийся дом. Луиза его не заметила бы, если бы не тонкий столб дыма, поднимавшийся из отверстия в тростниковой крыше, и не мулы в краале за каменной стеной.
– Маджуба, – сказал Джим, натягивая повод. – Место Голубей, а это Зама. – На солнце вышел высокий молодой человек в набедренной повязке и посмотрел на них. – Мы с ним вместе всю нашу жизнь. Думаю, он тебе понравится.
Зама помахал и побежал по склону им навстречу. Джим соскочил со спины Драмфайра, чтобы поприветствовать Заму.
– Кофе есть? – спросил он.
Зама посмотрел на девушку на лошади. Несколько мгновений они изучали друг друга. Высокий юноша, с сильной мускулистой фигурой, с широким сильным лицом и очень белыми зубами.
– Я вижу тебя, мисс Луиза, – сказал он наконец.
– И я вижу тебя, Зама, но откуда ты знаешь мое имя?
– Сомойя сказал. А ты откуда знаешь, как меня зовут?
– Тоже он сказал. Большой болтун, верно? – И они оба рассмеялись. – Но почему ты называешь его Сомойя? – спросила девушка.
– Так его назвал мой отец. Это означает Дикий Ветер, – ответил Зама. – Дует, когда вздумается. Точно как ветер.
– И в какую сторону он дует сейчас? – спросила Луиза, глядя на Джима с легкой насмешливой улыбкой.
– Посмотрим, – рассмеялся Зама. – Но точно туда, куда мы меньше всего ожидаем.
Полковник Кайзер во главе десяти солдат продвигался по двору Хай-Уэлда. Следопыт-бушмен бежал рядом с головой лошади. Кайзер встал в стременах и крикнул в сторону главной двери склада:
– Минхеер Том Кортни! Выйдите немедленно!
Из всех дверей и окон высунулись головы, белые и черные – дети и освобожденные рабы круглыми от удивления глазами смотрели на полковника.
– Я по срочному делу компании, – снова крикнул Кайзер. – Ну, без дураков, Том Кортни!
Том вышел из высокой двери склада.
– Стефанус Кайзер, мой дорогой друг! – радостно воскликнул он, поднимая на лоб очки в металлической оправе. – Добро пожаловать.
Эти двое немало вечеров провели вместе в таверне «Русалка». Долгие годы они оказывали друг другу различные услуги. Только в прошлом месяце Том нашел для любовницы Кайзера нитку жемчужных бус по выгодной цене, а Кайзер постарался, чтобы с одного из слуг Тома были сняты обвинения в пьянстве и буйстве.
– Входите! Входите! – Том гостеприимно развел руками. – Жена принесет кофе. Или предпочитаете фруктовое вино? – Он крикнул через двор в кухню: – Сара Кортни! У нас почетный гость.
Сара вышла на террасу.
– Полковник! Какой приятный сюрприз!
– Может и сюрприз, – строго ответил Кайзер, – но сомневаюсь, что приятный, мефрау. У вашего сына Джима серьезные неприятности с законом.
Сара сняла передник, подошла к мужу и встала рядом с ним. Он мощной рукой обнял ее за талию. В этот миг из тени склада вышел Дориан Кортни, стройный и элегантный, с густыми рыжими волосами, убранными под зеленый тюрбан, и встал по другую сторону от брата. Вместе эти трое представляли собой внушительное зрелище.
– Заходите в дом, Стефанус, – повторил Том. – Поговорим там.
Кайзер решительно покачал головой.
– Вы должны сказать мне, где скрывается ваш сын Джеймс Кортни.
– Я думал, вы мне это скажете. Вчера вечером весь мир и его братья видели, как вы гнались за Джимом по дюнам. Он снова опередил вас, Стефанус?
Кайзер вспыхнул и поерзал на взятом у кого-то седле. Запасной мундир жал под мышками. Всего несколько часов назад он вернул себе медали и звезду Святого Николая – они лежали в седельной сумке, которую его следопыт-бушмен нашел на краю соляной равнины. Полковник нацепил медали криво. Он коснулся кармана, желая удостовериться, что золотые часы на месте. Его штаны готовы были лопнуть по швам. Обычно он гордился собой, и нынешний беспорядок в одежде и ее неудобство усиливали унижение, виной которому был Джим Кортни.
